Храбрость Андрея стяжала ему особый авторитет у половецких войск, которые часто водил в свои походы Юрий. Может быть, здесь сказывалась и кровная связь с половецким княжеским домом. Андрея вызывали, когда эти «союзники» начинали неожиданные грабежи. Так было, например, в 1150 году под Переяславлем, когда половцы начали грабить переяславцев, так что они заперлись в кремле и боялись даже выпускать скот. Посланный на усмирение половцев Святослав Всеволодович ничего не мог сделать. Тогда был послан Андрей «и створи мир с половци…» Перед несчастной для Юрия битвой на Руте Андрей специально ездил в половецкие полки, «укрепляя их на брань…»{107}.
Как под Луцком, так и в боях под Киевом и на Руте, воинская доблесть Андрея была бесполезна; при слабом и непоследовательном военном руководстве отца храбрость и отвага сына были «напрасной красотой», которой могли восхищаться лишь поседевшие в боях старые дружинники Юрия. Точно так же единственным проблеском настоящего воинского духа выглядит поведение Андрея на тусклом фоне двенадцати-дневной осады Чернигова в 1152 году. Когда половцы взломали черниговский острог и в огне пылавших посадов завязали бой с черниговцами, осаждающие князья наблюдали за происходящим со стороны, и лишь пример Андрея, который со своей дружиной налетел на вышедший из города отряд, заставил их вступить в дело{108}.
Высоко оценивая военные способности Андрея, Юрий при захватах Киева «сажал» его в наиболее опасных местах. Так, в 1150 году Андрей находился в Пересопнице. Изяслав пытался изнать его оттуда, как до того сделал с его братом Глебом, «но не сбыся мысль его, зане бе утвержен город и дружину [Андрей] совокупил»{109}.
Заметим, однако, что Андрей все же не чувствовал себя прочно на юге, понимая, что население здешних городов, и Киева в первую очередь, настроено против Долгорукого и его помощников-сыновей. Из-за этого у Юрия хромала разведка, и не раз силы Изяслава незамеченными оказывались под его городами. Однажды Владимир галицкий резко сказал Андрею: «Что же это за княжение у моего свата Юрия, если вы не знаете, когда на вас идет рать, и ты, сидя в Пересопнице, не мог этого угадать. Если вы так княжите, то правьте сами…» (перевод). И уехал в Галич{110}.
Юрий в это время, видимо, начал ущемлять самостоятельность Рязани. В 1154 году он изгнал отсюда Ростислава и посадил Андрея. Однако и здесь повторилась ситуация юга: рязанцы были глубоко враждебны Андрею, и он не мог организовать должной разведки и охраны. Подобно Изяславу, не раз застававшему врасплох Юрия и Андрея, Ростислав нежданно ночью нагрянул с половцами на Рязань, так что Андрей «одва, утече об одном сапозе, а дружину его овех изби, а другиа засув во яму, а иные истопоша в реце; а князь Ондрей прибеже к Мурому, а оттоле Суждалю»{111}. Этот позор, перенесенный Андреем по вине вероломных рязанцев, дорого обошелся потом рязанским князьям.
Заняв в 1154 году киевский стол, Юрий посадил Андрея в Вышгороде. Это был последний год пребывания Андрея на юге.
Борьба Юрия и Изяслава ясно показала крушение старых политических норм и жизненных порядков. Место высоких моральных заветов Мономаха, верившего в братские чувства князей, в их способность поставить интересы Руси выше своих частных выгод, заняла грубая сила. Стать сильнее всех или дать растоптать себя в сумятице феодальной борьбы, потерять землю и власть — такую дилемму ставила перед Андреем действительность середины XII века. Обладание Киевом в этом смысле не увеличивало сил, напротив — требовало постоянной борьбы сразу на многих направлениях, а изменчивые симпатии киевлян не могли быть прочным основанием княжого стола. К тому же сам Киев понемногу терял значение первостепенного экономического центра; набеги степняков и усобицы, кипевшие вокруг киевского стола, ослабляли его силы, население покидало Киевщину, уходя в более спокойные места. Андрей дрался в бесплодных сражениях за Киев и не раз совершал тяжелые походы к. Днепру, верно исполняя отцовские приказы; он закалил в них свой боевой дух, но и вырастил мысль о гибельности развертывавшихся вокруг Киева княжеских распрей. Киев в его глазах превратился в причину кровавого раздора. «Мать городов русских» явно не могла стать опорой в борьбе за объединение Руси под сильной княжеской властью, которая рисовалась Андрею. Поэтому ни Киев, ни его земля не стали его мечтой.