В 1155 году, просидев в Вышгороде около года, «иде Андрей от отца своего из Вышегорода в Суждаль». «Отец же его негодоваша на него велми»{112}. Андрей отправился на север старой дорогой, которой ходили еще при Владимире Святославиче — по Днепру, затем Вазузой на Волгу; на Вазузе его застала оттепель весны 1156 года{113}.
В уходе Андрея из Вышгорода в Суздальскую землю летописи видят не только личный почин Андрея, но и результат действий боярства: «его же лестью подьяша Кучковичи…»{114}. Это, по-видимому, были те новые слуги Андрея, о которых говорило «Сказание о начале Москвы» и которые, видимо, были в составе его дружины, пришедшей с ним и на юг. Можно думать, что Кучковичи выражали не свою личную точку зрения, но мнение широких кругов ростово-суздальского боярства. «Ряд» Юрия выделял Суздальскую землю младшим сыновьям — Михалке и Всеволоду, ставя ее в подчиненное положение по отношению к Киеву и его городам — Переяславлю, Вышгороду, Каневу, где должны были сесть старшие сыновья — Андрей, Ростислав, Глеб и Борис{115}. При такой комбинации было вероятно, что Суздальщина, не играя самостоятельной роли, будет неизменно втягиваться в отстаивание занятого Юрьевичами Киева, служа основным источником их военных и экономических сил. Очевидно, местное старое боярство рассчитывало путем нарушения политических планов Юрия вырвать Суздальщину из все более осложнявшейся борьбы за Киев и, получив князя, избранного «на своей воле», усилить свое политическое значение на севере. Андрей казался очень подходящим для этих планов — он долго прожил в Суздальщине, знал ее людей, и люди его знали; он только по приказу Юрия ушел на юг и, видимо, стремился скорее вернуться на родину, склоняя к этому и отца. Похоже, что у организаторов ухода Андрея из Вышгорода не было в этом отношении никаких сомнений, так как после смерти Юрия их решение было вполне единодушным: «Ростовцы и Суздальцы, сдумавши вси, пояша Андрея»{116}.
Однако суздальское боярство вскоре должно было горько разочароваться: как по своему крутому и самостоятельному характеру, так и по своим политическим взглядам Андрей менее всего был пригоден стать боярским князем, послушным орудием стоявшей за его спиной старой аристократии. Он умно и смело воспользовался боярскими симпатиями и иллюзиями для того, чтобы санкционировать актом избрания свое вокняжение в отцовской земле и в известной мере смягчить впечатление от своего самовольного отъезда из Вышгорода на север, переложив ответственность за это на «волю народа».
В отношении к местной знати Андрей продолжал тактику Юрия, который постепенно отдалялся от боярских центров. Из Вышгорода Андрей идет в молодой «пригород» Ростова, город «мизинных людей» — «град Володимерь»{117}.
Два года, с 1155 по 1157 год, мы ничего не знаем о том, что делал здесь Андрей, кроме того, что он богато украсил вывезенную им из Вышгорода икону. Все это время Андрей как бы ждет развязки княжения Юрия в Киеве. В это время он имеет возможность в тишине своей родины еще раз пересмотреть южные впечатления, взвесить задуманные мероприятия. Он особенно пристально вглядывается во владимирские холмы и овраги, оценивая их военно-оборонительные качества, присматривается к растущему на восток от Мономаховой крепости посаду, к княжеским и боярским дворам около строящейся церкви Георгия. Этот храм по распоряжению Юрия, находившегося в это время в Киеве, строился под непосредственным наблюдением Андрея. Он же осуществил, по приказу отца, постройку новой крепости Москвы в его богатом владении на Москве-реке. Может быть, в эти годы он строит на Княжем лугу под Владимиром, около Лыбеди и Ирпени, маленький Федоровский монастырь — в воспоминание о страшной битве под Луцком. В это время, а может быть, несколько раньше, к юго-западу от княжеских дворов, у пристани, где было «торговище», строится деревянная церковь Николы, покровителя торговых путешествий{118}.
Но вот наступает 1157 год, принесший весть о смерти отца и о разгроме его сподвижников в Киеве. Андрей садится в «Ростове на отни столе и Суждали»{119}. Теперь он хозяин своей родной земли. «Андрей, — говорит С. М. Соловьев, — как древний богатырь, чует свою силу, полученную от земли, к которой он припал, на которой утвердился навсегда…»
Вокняжившись окончательно, Андрей развертывает лихорадочную строительную деятельность, заполняющую первые семь-восемь лет его княжения (1158–1165). В истории Древней Руси мы не найдем другой, подобной по размаху и планомерности государственной стройки, кроме строительства Дмитрия Донского и царственной Москвы Ивана III и Василия III. Андрей приступает к осуществлению как бы заблаговременно продуманного обширного замысла — коренной реконструкции. Его одновременно заботят и укрепление города мощными оборонительными стенами, и украшение его новыми храмами.