Андрей и его спутники позаботились о том, чтобы еще в пути будущая главная «святыня» стольного Владимира продолжала «творить чудеса». «Сказание о чудесах Владимирской иконы» повествует, например, как был «спасен» проводник Андрея, искавший брода через разлившуюся реку Вазузу и увязший в топком дне, как при проезде через Рогожские поля взбесившийся конь сбросил ездового и подмял под ноги беременную попадью Микулы и как она избавилась от гибели{156}. Наконец, когда княжеский поезд приближался к Владимиру и был неподалеку от устья Нерли, конь, везший сани с иконой, будто бы остановился, и никакая сила не могла его стронуть: «Ту же коня много били, а конь с того места не идеть…» Это было главное из чудес, которые требовались на первых порах от новой «святыни»: здесь, на узле жизненно важных путей земли, Андрей вскоре построит свой пригородный замок. В свое время построенный Мономахом Остерский Городок, важный пункт в эпопее борьбы Юрия за Киев, тоже был освящен чудом — видением огненного ангельского столпа. Место княжеского замка на устье Нерли, сыгравшего столь важную роль в истории Андрея, также было представлено как исполнение «указания свыше», а самый замок получил название Боголюбове{157}. Здесь был поставлен храм Рождества Богородицы, а на самом Нерльском устье — храм Покрова Богородицы — нового, установленного Андреем праздника в честь ее «заступничества» за владимирских людей и их князя. Над крутым берегом мелкой нерльской дельты был водружен путевой белокаменный крест, надпись на котором прославляла силу креста, «утверждающего» державу царей и церкви и благополучие верных им людей{158}.
По-видимому, перенесение иконы Богоматери освящало и узаконивало в глазах современников и необычный курс Андрея на неограниченное «самовластьство». Московские книжники XVI века, работающие над энциклопедией московского самодержавия «Степенной книгой», может быть, следуя каким-то историческим традициям, крепко связывали культ Владимирской иконы с «державством» Андрея: «И уже тогда Киевстии велицыи князи подручни бяху Владимерским самодержьцем. Во гради бо Владимери тогда начальство утвержашеся пришествием чюдотворного образа Богоматери.
С ним же прииде из Вышеграда великий князь Андрей Георгиевичь и державствова»{159}.
Андрей не жалел огромных средств и для монументальной пропаганды культа Богородицы. Исключительное значение этого культа во Владимире было подчеркнуто посвящением ему новых храмов. Главный собор столицы по киево-печерской традиции был посвящен Успению Богоматери; здесь и была поставлена вышгородская икона, ставшая отныне Владимирской. Церковь на Золотых воротах посвятили празднику Положения риз Богородицы: подобно тому как церковь Благовещения на Золотых воротах Киева воcпринимали символически, как предвестие славы столицы Ярослава, так и надвратный храм столицы Андрея был символом покровительства Богоматери, как бы простиравшей над своим городом свои одежды. Новому празднику Покрова Богородицы была посвящена церковь Покрова на Нерли. Рождеству Богородицы посвятили дворцовый собор Богjлюбовского замка.
Князь и владимирское духовенство энергично укрепляли авторитет Владимирской иконы, ее чудеса предавались широкой огласке и служили поводом празднований и пиров. Так, после эффектно обставленного исцеления сухорукого владимирца поп Нестор «сотвори праздник и призва к себе князи и бояре, исцелевшаго одаривше и пустиша и бысть радость велика во граде Владимере того дни…». Празднования Успения — престольного праздника городского собора — также устраивались как пышные впечатляющие торжества, великолепие которых поражало и ослепляло сознание народа{160}.
Андрей, неустанно искавший новых способов приучить народные массы к мысли, что его политика находится под небесным «покровительством», не удовлетворился тем сильным воздействием, которое, несомненно, оказывал культ иконы Владимирской Богоматери. На службу этой политике был поставлен новый праздник Богородицы. Княжеские живописцы создали новый образ Богоматери, воплотив его в большой иконе Боголюбской Богоматери, где она была изображена молящейся перед Христом о заступничестве и милости. Вокруг этой иконы была также создана атмосфера чуда: рассказывали, что она «явилась» Андрею, когда он ночью молился в походном шатре над Нерлью на месте своего будущего Боголюбовского замка. Этот образ и был, по-видимому, первоначальным иконографическим вариантом изображения нового праздника Богоматери — Покрова.