Так в стихах церковных песнопений и богослужебных текстов отражались насущные практические мысли и государственные заботы Андрея, а культ Богородицы приобретал острополитическое содержание и целеустремленность. Все эти тонко отточенные средства идеологического воздействия — высокое архитектурное совершенство храмов, красота новых икон, слова молитв и песнопений, прославлявших свой, владимирский культ Богородицы, — оказывали могучее давление на сознание народных масс, владимирских горожан и крестьянства. Народ проникался мыслью, что действительно за спиной их князя стоит непобедимая сверхъестественная сила. Зная это, можно понять реальную действенность этого культа и увидеть в записях летописи о том, что Богородица «гражаны свои [владимирцев] укрепляет»{171}, не только церковную риторику, но и действительную идеологическую опору.
Однако культ Богоматери при всем своем подчеркнуто «владимирском» характере отнюдь не приобрел узко местного значения. Напротив, во владимирских церковно-литературных памятниках с не меньшей настойчивостью звучит идея «покровительства Богородицы» над всей Русской землей. В «Сказании о чудесах Владимирской иконы» так же ясно стремление приписать ей покровительство и над широкой территорией всей Руси. Ее сила якобы проявлялась и в Твери, и в Муроме, и даже в далеком Переяславле-Южном{172}. В «Службе на Покров» автор призывает «все конци земля» почтить новый праздник, который князь и люди прославили не только в своем княжестве, но и «в рустей земли». Здесь, пожалуй, впервые суздальский северо-восток был охвачен понятием единой Русской земли, которое в позднейших переработках «Службы» закономерно зазвучит как «Росийская земля». В практической борьбе с «тьмой разделениа нашего» кристаллизовалась идея национального единства Русской земли{173}.
Развитие владимирского культа Богоматери как очень популярного общерусского культа, видимо, вызывало беспокойство соседей. Так, в Новгороде, в противовес культу Владимирской иконы, выдвигается культ иконы Знамения Богоматери, которая будто бы помогала новгородцам, осажденным в 1169 году войсками Андрея. По словам позднего новгородского сказания, Богоматерь «верным же своим рабам [новгородцам] дерзновение дарова: по своем бо граде Богородица поборающе без крови победу показа». Так земная борьба переносилась на небо{174}.
Таким образом, по своим развитым национальным идеям владимирская литература стоит посредине между литературой эпохи Мономаха — его «Поучением» и Повестью временных лет — и великим «Словом о полку Игореве». Она как бы связывает эти казавшиеся столь оторванными друг от друга моменты развития мысли о национальном единении Руси.
Развивая пропаганду культа Богородицы, Андрей и его церковные сотрудники, видимо, хорошо учитывали ту аудиторию, к которой обращались и рассказы о чудесах, и богослужебные песнопения. В них культ Богородицы был менее всего мистическим и отвлеченным, ее делали простой и повседневной участницей жизни города, помощницей в бедах простых людей. «Сказание о чудесах Владимирской иконы» нарочито наивно, незамысловато, — икона будто бы больше всего помогает больным женщинам, избавляет от беды проводника-крестьянина, какого-то безвестного паралитика, каких-то владимирских людей, задавленных сорвавшимися тяжелыми створами только что отстроенного здания Золотых ворот, и т. п.{175}
Укрепляя владимирскую церковь и прославляя ее «святыни», князь Андрей и епископ Федор не стеснялись приблизить к земле самое божество. И они достигли своей цели: культ Владимирской иконы приобрел широкую популярность и крепко завладел сознанием людей. Это сказалось, например, в любопытной детали болгарского похода 1164 года: когда Андрей с дружиной хотел воздать иконе благодарственное моление, оказалось, что она находилась «на полчищи» среди «пешцов», то есть той городской части его полков{176}. Интересно, что аналогичный по своему характеру культу Покрова культ Богоматери Misericordia (Милосердие), возник на Западе позднее, в атмосфере расцвета коммунальных вольностей итальянских городов XIII–XIV веков. В Византии же того времени русский праздник Покрова не был признан.
Если справедливо относить к Андрею учреждение празднования Спаса 1 августа в связи с победой над болгарами{177}, то и этот праздник был обращен главным образом к той же «покровительнице» Владимирской земли — Богородице. К ней направлены читавшиеся в этот день моления о «победе на враги», ибо она «все елико хощет свершает невозбранно и может». Что владимирский культ Богоматери действительно был разящим оружием в руках Андрея, лучше всего свидетельствуют рассказы летописи об острой ненависти к владимирскому Успенскому собору и его главной святыне, например, рязанских князей, которые в краткие минуты своего торжества как бы мстили храму Андрея его ограблением.