В рассказах летописи о воинских подвигах Андрея на юге мы чувствуем руку светского человека, понимающего толк в военном деле и, видимо, близко стоящего к князю. Но в дальнейшем летописание переходит в руки церковников. С 1158 года оно велось при Успенском соборе, и его непосредственным исполнителем был, возможно, «игумен святой Богородицы» Феодул. Центром внимания летописи соответственно была жизнь собора и чудеса его святыни — Владимирской иконы Богоматери. Самый ход исторических событий рисовался летописцем как проявление силы и помощи этой покровительницы Владимира. Церковник, далекий от княжеского двора, он был, чужд его интересам, и даже события в княжеской семье мало привлекали его. Поэтому о деятельности Андрея мы можем судить с большей полнотой лишь по ее пристрастным отражениям в новгородском и южном летописании. Видимо, Андрей, погруженный в другие дела, не уделял на первых порах достаточно внимания труду своего историографа, и в результате летописание получило тот же церковный характер, что и собственно церковные произведения 1160-х годов.
Только к концу княжения Андрея, после 1169 года, началась работа над созданием Владимирского летописного свода, который должен был сочетать историю Владимира с историей остальной Руси. Это важное предприятие, по-видимому, уже было взято под надзор князя, так как свод отразил со значительной полнотой и силой политическую линию Андрея. Привлекая ростовские записи времени Юрия до 1157 года, сводчик все свое внимание сосредоточил на молодом городе Владимире. Основная мысль свода — перенос политического центра Руси во Владимир, который воспринимает не только права Ростова на севере, но и Киева на юге. После разгрома Киева войсками Андрея его жизнь освещается как отражение владимирской, а киевские усобицы — как результат неподчинения южных князей воле Андрея. Отсюда — беглое изложение южных событий и малое внимание к сюжетам ростовских записей. Летописец стремится доказать приоритет Владимира над Ростовом и Суздалем и особое «покровительство неба» новой столице.
Исходя из политических интересов, был избран и источник сведений по истории русского юга. Киевские летописные труды, которые могли попасть во Владимир вместе с книгами, захваченными в 1169 году в библиотеках Киева, не могли быть использованы, так как они давали враждебное освещение деятельности Юрия и Андрея. Поэтому владимирский летописец привлек летопись Переяславля-Южного, вотчины Мономашичей, где сидели братья Юрия и Андрея. Эта летопись сочувствовала их делам и, кроме того, давала в своем изложении не узко местную, но более широкую картину переяславско-киевских событий. Владимирский сводчик с большим талантом ввел в ткань южнорусского повествования и сохранившиеся рассказы о подвигах Андрея на юге, сообщенные его близким человеком и овеявшие имя Боголюбского громкой воинской славой.
Но эти светские воинские сюжеты лишь резче оттеняют общий церковный стиль мысли и работы владимирского летописца. Он постоянно пускается в поучительные рассуждения, уснащает повествование церковными цитатами. Этот стиль был, однако, как нам кажется, не столько личной особенностью сводчика — духовного лица, сколько выражением особой концепции свода: он не только доказывал превосходство Владимира над Киевом и Ростовом, от которых этот город должен был перенять общерусское политическое главенство, но и «божественную природу» единоличной власти Андрея. Этот лейтмотив свода позволял изобразить противодействие политике Боголюбского как «неповиновение Богу», а все дела самого Андрея — как «проявление божественного промысла». Поэтому естественно, что и личность самого князя, и его реальные дела летописец окружает сиянием чудес и молитвенными отступлениями.
Свод, как предполагают, не был закончен до 1174 года, и его завершение падает на 1177 год — уже на время Всеволода III. Созданная в эти годы «Повесть» о смерти Андрея была включена во Владимирский свод в сокращенном виде. Зато особенно подробное освещение получили события времени междукняжия, в которых с не меньшей силой, чем в церковно-литературных произведениях 1160-х годов, была выдвинута на первый план политическая роль владимирских «мизинных людей» — горожан. Полагают, что подобно «Повести» об убийстве Андрея этот рассказ о «борьбе старых и новых городов» был особым сказанием и именно в этом виде оказался включен в летопись{232}. Возможно, что он, как мы говорили, входил и в серию рассказов о чудесах Владимирской иконы, так как в начале его ясно говорится: «Мы же да подивимся чуду новому и великому и преславному Матере Божья, како заступи град свой от великих бед и гражаны свои укрепляет». К. Н. Бестужев-Рюмин справедливо отметил особенности этого рассказа, выделяющие его среди династических и церковных известий, — в нем «являются деятелями целые массы», его характер позволяет приписать авторство не церковнику, но горожанину — патриоту Владимира. М. Д. Приселков полагал, что обе повести (о смерти Андрея и о борьбе городов) принадлежат тому же автору, который составил и внес в летопись рассказы о военных подвигах Андрея на юге{233}. Уже по завершении свода (1177) в него были включены сведения о деле епископа Леона и «ереси» и казни епископа Федора.