— А вернулась Она потом на место, Богородица?
— Как же Ей вернуться, если подчистую выбили всю мозаику из стены!
Лицо Феофания просияло, и он выпалил:
— А наш-то апостол Андрей, он вернулся! Смотри сам: каждая чёрточка на месте. Глаза прямо в душу тебе направил. Волосы дыбом, аж светятся. Исцеления же творит чудесные, каждый месяц по несколько исцелений.
Присмотревшись к иконе, Епифаний в ужасе отпрянул: на него пристально глядел тот высокорослый муж в сияющем хитоне, который ходил по водам, когда их корабль терпел крушение.
— Моли о спасении душ наших, апостоле святый, — прошептал Феофаний и приложился к ноге Андрея, яркими красками выписанной на мраморе. — Моли о помиловании нас многогрешных, спутешествуй нам в странствиях наших и не оставляй нас в злоключениях наших, как не оставил ты соапостола своего Матфия, когда случилось ему учить в Городе людоедов.
Епифаний затряс старого пресвитера за плечи:
— Опомнись, отче! Каких ещё людоедов вы тут себе, синопцы-пальцееды, навоображали?! Верите детским сказкам?..
Феофаний на удивление спокойно ответил:
— Видишь сию икону? А ведь написана она при жизни блаженного и всехвального Андрея Первозванного, апостола Христова, прямо с него и написана, прямо в нашем городе, ибо Синопа — это и есть тот самый Город людоедов. Такие у нас в те времена жестокие были жители!
— Как же так… — затих студийский гость, так убедителен и твёрд в своей вере оказался Феофаний. — А я только несмышлёным мальчишкой думал, что всё это может быть правдой…
— Истинная правда, — подтвердил Феофаний. — Кое-что, конечно, со временем к этой истории присочинили, но в целом так оно всё и было. Хочешь, я покажу тебе сиденья апостолов Петра и Андрея и каменные их ложа? Бери с собой брата Иакова, пройдёмся-ка вдоль берега в сторону мыса.
И Феофаний с Симеоном повели студитов по северному склону Синопского полуострова, отделённого от материка столь узкой полоской земли (на которой и располагался сам город, чудом уместившись на ней), что казался он островом, диким, гористым, поросшим дремучим лесом, с крутыми скальными обрывами.
— А правда ли, — расспрашивал по пути своих провожатых Епифаний, — что прибыл сюда святой апостол Андрей из Амасии? Так написано в «Деяниях» его и Матфия в Городе людоедов, да ещё в одной старинной книге…
— От Амасии до нас, — отвечал Симеон, — по горным дорогам дней шесть ходу. Вряд ли апостолы (а их сначала двое братьев было: Андрей и Пётр) пришли сюда сушей. Думаю, морем.
— Всё-то ты напутаешь, — возразил ему Феофаний. — С братом Петром, и Матфием, и другими апостолами святой Андрей приходил в Синопу первый раз. Тогда шли они из Анкиры Галатской, это ещё дальше, чем Амасия, недели две идти, через Гангру, потом Мерзифон, вниз по большой реке, иначе не обогнуть горный хребет, а это уже недалеко от Амасии, потому, наверное, и напутали в твоей старинной книге.
— А второй раз? — спросил Епифаний, которому мысль о нескольких путешествиях Андрея, а не об одном, как в «Деяниях», нравилась больше.
— Второй раз он уже сюда один вернулся, морем, из Амастриды, Гераклеи, с вашей стороны, одним словом. А сначала остановились апостолы не в самом городе, а как раз на этом краю, куда мы идём сейчас, но подальше, прямо на мысу, чтобы не добрались до них жестокие синопцы. Варварами и дикарями они были в те времена, потому и прослыли людоедами.
— И иудеев было много, — добавил Симеон.
— Да, пожалуй, сплошь одни иудеи тут и жили, — согласился с ним Феофаний. — Злые, жадные христопродавцы, сущие иконоборцы, и пребывали во тьме разных лжеучений, занимались волхованием и вызыванием бесов. И те самые бесы как услышали, что пришли к ним святые апостолы, воскликнули в ужасе: «Ученики Иисусовы пришли изгнать нас отсюда!» И услышали о том в городе, и стали приходить к апостолам. Много людей пришло туда, принесли бесноватых и неизлечимых больных. А апостолы вышли к народу и воззвали к ним: «Мужи синопские, зачем же вы, евреи, держитесь разных лжеучений и не следуете закону Моисееву? Почему не веруете во всё то, что написал он и передал? Ведь именно это мы и проповедуем, ибо Пророка, Который, как говорите вы, восстанет, мы видели сами, а после совместной трапезы послал Он нас в мир проповедать во имя Его покаяние и оставление грехов, удерживаться от всякого легкомыслия и крестить всех во имя Его». Этими и многими другими словами святые апостолы укрепили и просветили народ, иудеев и язычников, возложили руки свои на тех, кто обещал пребывать в вере, и исцелили множество болящих, и отпустили тех с миром. Многих же из собравшихся крестили они во имя Отца и Сына и Святого Духа и преподали им божественных Христовых таинств.
Симеон перебил Феофания:
— Мы почти на месте. Только сейчас спуститься надо, под ноги смотрите. — И повёл вниз по крутой тропке вдоль края обрыва, из-под ног посыпался мелкий щебень, а Иаков, поскользнувшись, схватился за липкий фисташковый куст.
— Осторожней, — поддержал его за руку Симеон, — отсюда прямо в море можно скатиться, на скалы налететь… Сверху не видно, но у самого берега есть целая фиговая роща и пещера: там потом прятались апостолы от разгневанных синопцев. Но об этом пусть отец Феофаний дальше рассказывает.
— Так оно и было, — кивнул Феофаний. — Апостол Матфий спустился зачем-то в город, а иудеи схватили его, как вы, конечно, знаете, и бросили в темницу на три дня, чтобы потом убить его. Я вам потом, когда вернёмся в город, покажу эту темницу: там до сих пор держат воров и убийц, а тогда христиан в ней томили. Так вот, Андрей, возжелав спасти своего соапостола, спустился ночью с горы, пришёл в темницу, причём ворота города и тюрьма сами собой открылись перед ним. Вывел он оттуда Матфия и заключённых вместе с ним, которые уверовали во Христа, и спрятал он их на семь дней вне города, вот именно здесь — поглядите.
Епифаний и Иаков огляделись: действительно, в укромном ущелье, спускавшемся к морю, располагалась довольно большая и труднопроходимая роща смоковниц, домашних и диких, которые уже начали плодоносить, а вглубь рощи вела хорошо протоптанная тропа. Пройдя по ней, монахи очутились у входа в просторный и светлый грот, в котором прямо в скале были выбиты два седалища и два ложа, и, указывая на них, Феофаний объявил:
— Вот они, престолы святых апостолов Петра и Андрея. Тот, что с запада, — Петров, восточный — Андреев. Ибо разделили два брата между собой весь мир пополам, как разделён он ныне между Первым и Вторым Римом. Сидя же здесь на своих престолах, учили апостолы неразумных синопцев, которые с каждым днём просвещались светом Христовой истины. И так оглашал их Андрей в течение семи дней, а затем крестил их ночью на берегу моря, а на восьмой смыл с них святое миро и отпустил восвояси. Но перед этим призвал их и стал увещевать такими словами: «Чада мои, лжеучений скифских избегайте, с язычниками не смешивайтесь на идольских трапезах, иудеям не внимайте. Ведь избрал же вас Бог, единый Святый, Благий и Человеколюбивый, и отметил вас именем и крещением Сына Своего Иисуса Христа, ибо водой и духом возрождены вы от смерти. Это значит, покрестил я вас во имя Отца и Сына и Святого Духа. Всего-то у нас Он один — Бог на небе, на земле и во всех безднах, и Ему одному поклоняйтесь и Ему одному служите, а закон Моисеев держите и храните твёрдо, и Бог мира будет с вами». И только тогда он их отпустил, а сам взял с собой Матфия и пошёл прямиком на восток, в Амис. Там вам тоже расскажут много чего о святом Андрее, если пойдёте мимо.
Вернувшись в город после посещения апостольской рощи, Епифаний сразу полез в свою суму с книгами, чтобы сравнить рассказ синопцев с тем, что было написано в «Деяниях Андрея», — и постигло его большое разочарование, потому что не совпадало в этих двух историях ни единого слова.
— Послушай, брат Иаков, — сказал он, — что написано о Синопе в той книге, что ты вынес из Патриаршей библиотеки:
«Был у знатного синопца Гратина малолетний сын, и, когда мылся тот в женской бане, то был тяжело, до потери сознания, поражён банным бесом — вот что значит потакание плотским слабостям, вот к чему ведёт языческая изнеженность и невоздержанность, особенно в столь густонаселённых бесами местах, как бани, изобретение диавольское».