Но ещё сильнее апостолы удивились обычаям скифовло-гистов, живших вокруг Илистого озера. Зашёл однажды Андрей в их селение, а в нём все жители разом набились в низкие деревянные домики, из которых валил густой чёрный дым и раздавались дикие вопли. Оттуда скифы выскакивали голые и чёрные — сущие эфиопы, а затем сигали в холодное озеро и выбирались из него чистыми, и видно было, что кожа у них в действительности очень бела, хотя и сильно раскраснелась.
— Вот она баня возрождения и обновления! — воскликнул удивлённый Андрей. — Не о ней ли писал брат наш во Христе Павел? Вот, чёрные люди погрязли в своих пороках, но, омывшись в купели очищения, выходят они оттуда светлыми и радостными. Это ли не прообраз святого крещения, о котором они и не знают ничего?
Но, к удивлению Андрея, обновлённые скифы снова бежали в свои жуткие каморки, а затем столь же чёрные, как были, выбегали прочь. Заглянул он в одну из них: там был огонь и пар, по углам как будто какие-то огромные мохнатые пауки, а скифы нещадно били и себя, и друг друга гибкими прутьями и обливались едким уксусом, от которого почему-то пахло хлебом, был же он, по всей видимости, таким кислым, что в нём можно было дубить кожи.
«Вот он какой — ад…» — подумал Андрей, а ему навстречу всё выползали и выползали на четвереньках обугленные, еле живые логисты и хрипели:
— Ничего-то ты не смыслишь в настоящей баньке. Попробуй сам — и поймёшь, как это здорово!
Решив, что его тоже хотят изжарить в той тесной каморке, избить прутьями и облить скифским уксусом, Андрей в ужасе побежал из этого селения и присоединился к другим апостолам, которые шли по берегу озера в поисках Города варваров.
— Брат мой, — окликнул он Петра, — а не ждут ли нас в этом Городе варваров такие же несчастья, что и в Стране людоедов? А то меня уже хотели высечь и запечь в дровяной бане! Кабы всех нас не ждала эта страшная участь…
— Не знаю, — отвечал Пётр. — Но погляди вон на того пахаря, который идёт за плугом. Давай испытаем, что нас ждёт? Если мы подойдём к нему и попросим дать нам хлеба, а он даст, то значит, что не прибьют нас в этом городе. А если он скажет: «Нет у меня хлеба», — то мы, значит, будем знать, что снова ждут нас великие трудности.
— Мир тебе, земледелец, — благословил его Андрей, подойдя ближе. — Как тебя звать?
Пахарь назвал какое-то неимоверное длинное и непроизносимое имя, в котором Андрей не расслышал ничего, кроме еврейского слова «миква». Сикст истолковал его так:
— А зовите его по-вашему Николаем. Он сын селянина и сам селянин.
— Нет ли у тебя хлеба для нас? — спросил того Пётр. — А то голодны мы и идём издалека.
Отвечает ему Николай:
— Погодите немного и присмотрите за лошадкой и сохой, а я схожу домой за хлебом.
— А может, и в гости нас примешь? — говорит ему Пётр. — Тогда приглядим мы за упряжкой и за полем.
— Хорошо, — согласился Николай. — Только сначала я принесу вам хлеба, — и отправился к себе в деревню.
А Пётр подошёл к лошади, подпоясал свою драную эпендиту лентием и говорит Андрею:
— Хватит бездельничать! А то ведь это ради нас бросил Николай свою работу. Поможем ему, братья. — И, взявшись за соху, Пётр начал вспахивать поле и разбрасывать зёрна.
Следом пошёл Андрей:
— Что же ты, Пётр, взял весь труд на себя и не даёшь нам поработать? Ты нам общий отец и пастырь, а трудишься один, когда рядом мы. Неправильно это.
Сказал так Андрей и выхватил у Петра корзину с зерном, благословив его словами:
— О семя, падающее в эту землю, взойди на поле праведных!
Руф, Александр и Матфий тоже решили помочь, но по-своему.
— О роса сладчайшая! — воскликнули они. — О ветер добрый! Придите и напитайте это поле. — И тотчас же всё поле заколосилось, а колос набух спелыми зёрнами.
Тем временем земледелец, вернувшись с хлебом и оглядевшись, увидел, что всё его поле полно колосьев. Положил он свой хлеб на землю к ногам апостолов и поклонился им:
— Господа мои хорошие, да неужто вы боги?
— Встань, человек, — отвечал ему Пётр. — Не боги мы, а посланцы Благого Бога. Он избрал нас — а нас двенадцать — и передал нам благое учение, дабы мы учили ему людей, дабы они, избавившись от смерти, унаследовали жизнь вечную. Вот и говорю тебе: возлюбив Господа Бога твоего от всей души и от всего сердца своего, не блуди, не воруй, не лжесвидетельствуй, воспитывай своих детей в страхе Божием — и будешь жить хорошей жизнью и достигнешь своей славы.
Сказал ему на это Николай:
— Если соблюду я всё это, то смогу ли совершить такое чудо?
— Воистину говорю: если будешь так жить, то всё, что захочешь, совершишь. А пока войдём мы к тебе в дом и разделим с тобой нашу скромную трапезу. — С этим словами достал Пётр из своей сумы рыбы, сыра и оливок.
— Наверняка не ел ты таких плодов, Николай, — хитро прищурился Пётр. — Созрели они на моей родине, в далёкой Галилее. И рыба тоже оттуда, такая в вашем озере не водится. А сыр (овечий!) делала моя тёща. Не побрезгуй.
Нагостившись у доброго скифа, стали апостолы спускаться ещё ниже — по Волховной реке, вытекавшей из Илистого озера, и через три дня остановились они на правом берегу отдохнуть от непрерывного речного плавания. Был же у Андрея с собою посох с крестом наверху, и вот решил он взобраться на соседний холм, опираясь на него, а когда взобрался, взгляду его окрылись просторы, так напомнившие ему родную Галилею, что залюбовался он и не заметил, как посох его врос в землю, и не смог он его никак оттуда выдернуть. Так и остался на том безымянном холме Андреев жезл, который с любовью к окрестной земле, пока ещё дикой и непросвещённой, водрузил святой апостол.
А ещё через три дня, подгоняемые ветром, который дул в чудесный плащ Павла, достигли они бескрайнего озера.
— Это и есть Океан? — восхитился Андрей. — Смотрите, как высоко вздымаются волны!
— Нет, Андрей, — промолвил ему на это Сикст. — Это ещё не Океан. Попробуй воду на вкус: пресная. Это пока Новое озеро, которое своим длинным устьем изливается уже в сам Сарматский океан. Когда-то, по рассказам местных скифов, это было просто озеро, никак не соединённое с Океаном, но в несколько раз больше нынешнего, и боги… теперь-то я уже, конечно, знаю, что это были ложные боги… они начали войну между собой. Бог Большого озера решил покорить бога Океана и бросился на него со всего размаху. Но оказалось, что Океан бесконечен, и Новое озеро (так оно стало называться, потому что почти всё вытекло в Океан) вынуждено теперь питать его вечно. А ведь оно само хотело стать Океаном, поэтому бури на нём случаются престрашные. Вот и сейчас как-то нехорошо волнуется Новое озеро… Не попасть бы нам в руки самых свирепых и кровожадных из снежных скифов — озёрных укорителей…
— Почему ты их так назвал, Сикст? — осведомился Андрей.
— Потому что каждый, кого они смогут схватить, горько корит и оплакивает свою злую судьбу.
Не успели апостолы далеко отплыть от устья Волховной реки, как налетевшая буря разорвала чудесный парус-плащ, и плот закружило и понесло куда-то к северу. На таком утлом судёнышке, беззащитном перед бушующей стихией, оставалась одна надежда — на Господа, ибо, конечно, не обошлось тут без козней врага рода человеческого, иначе как бы обычный ветер смог побороть силу самого апостола Павла?
Целых два дня носился апостольский плотик по Новому озеру, пока не прибило его к скалистому острову, поросшему стройными соснами. Вконец выбившись из сил, апостолы и их спутники выбрались на долгожданную землю и прямо на берегу уснули. Андрею снова приснился тот юноша в Херсонесе, который читал ему скифское сказание о нём — об Андрее:
«Плывя величайшим озером, воззрел апостол на север и сказал: живут там новые хананеи — безбожные язычники волхвы…»
«Скифы-укорител и?»
«Они самые. Только не скифы никакие».
«И долго ещё будет продолжаться их безбожие?»