Он видит старшого с пустыми окровавленными глазницами, который стоит у дерева и стучит по нему палкой. На стук этот бредут со всех сторон, вытянув руки, его товарищи. У всех вместо глаз — черные раны, и белые рубахи разорваны и залиты кровью.
Окаменев, стоит Андрей и смотрит, как Никола, растопырив руки, натыкается на березу, бормочет что-то и плетется дальше вслед за остальными на призыв старшого.
Мастера сбиваются в тесный кружок, цепляются друг за друга, некоторое время зовут Сергея. Тот не откликается. Тогда они выстраиваются в длинную цепочку и, держась друг за друга, бредут за старшим, который идет впереди, ощупывая дорогу палкой. Через несколько минут они теряются среди белых стволов.
Андрей поворачивается и идет обратно, в сторону дороги.
Вдруг из зарослей крапивы до него доносятся чьи-то всхлипывания. Андрей подходит ближе и видит Сергея. Он сидит на земле в самой гуще крапивы и плачет. Увидав Андрея, он всхлипывает и бросается сквозь заросли в сторону.
— Это же я! Серега! — кричит Андрей.
Сергей не отвечает и мчится прочь, петляя между берез. Долго мечется Андрей по пустой роще, стараясь поймать малого.
— Да ты что, Сергей! Погоди!
Наконец ему удается схватить мальчишку за рубаху. Оба падают на землю. Серега пытается вырваться, плачет. Андрей крепко держит мальчишку за ногу и успокаивает:
— Ты что, не узнал меня? Серега? Это же я, Андрей! Ну будет, будет… Слышишь?..
Вдруг мальчишка улыбается сквозь слезы и дергает ногой:
— Пусти, ну пусти же, щекотно…
Праздник. Весна 1408 года
Вечереет. Весенний сквозной лес упал в тихую Клязьму. На пологом берегу стоят, застыв, первые редкие травы.
Из-за песчаной косы одна за другой появляются две лодки, которые кажутся черными на гладкой воде излучины. Над рекой возникают голоса и встают над берегами, чистые и отчетливые.
— Эй, Андрей! — несется с дальней лодки.
— Что тебе?
— Даниил говорит: не успеем дотемна!
Лодки медленно скользят вниз по реке.
— Андрей! — это голос Даниила.
— Ну?
— Не успеем во Владимир дотемна! Давайте переночуем!
— Как хотите!
Лодки плавно движутся по течению, и силуэты людей в них кажутся вырезанными из темной жести.
Над водой несется звонкий мальчишеский голос:
— Фома!
— А!
— Фома!
— Ну, чего!
— Фома! — хохочет мальчишка.
— Ну чего тебе?!
— Лови!
— Чего «лови»?
— Лови! «Чего, чего»!
Слышится всплеск, мальчишеский смех и строгий окрик Андрея:
— Да хватит вам!
И снова тишина охватывает реку, и в тишине этой негромкие голоса повисают над водой близким подслушанным разговором.
— Устал, Андрей?
— Нет.
— А то давай я.
— Да я не устал.
Некоторое время молчат, и слышно только деревянное повизгивание весла.
— Во скрипит… — бормочет Андрей.
— Хорошо скрипит, — возражает мальчишеский голос.
— У тебя все не как у людей, — сердится Петр.
— Почему это?
Все ближе голоса, все ближе и ближе лодки, и вот они уже скользят у самого берега, задевая веслами прошлогоднюю осоку.
— Не успеем мы, — говорит кто-то простуженным голосом.
— Ну, завтра будем.
— Собора не распишем до холодов, июнь уж виден, — объясняет Алексей.
— Так, может, остановимся?! Есть хочется! — перебивает Андрея голос Фомы со второй лодки.
— Как хотите!
— Тогда давайте к берегу! — кричит Даниил.
Густые сумерки. Обе лодки пристают к берегу, шуршат, раздвигая лозняк. Иконописцы гремят веслами, вылезают из лодок, разминаются, вглядываясь в темноту наступившего вечера, переговариваются.
Здесь и Петр — молодой с грустными глазами послушник, и Алексей — веселый курчавый богомаз, и Сергей — тот самый Сергей, который чудом спасся от ослепления и теперь состоит в учениках у Андрея, и сам Андрей. Из другой лодки вылезают Даниил, Фома, вытянувшийся, повзрослевший, и двое незнакомых: мужик с бабой — мирские, муж и жена.
Неожиданно из темноты появляются несколько верховых и окружают путешественников.
— А ну-ка дай огня! — раздается сиплый голос.
Кто-то соскакивает с лошади и, вздув факел, обходит иконописцев, освещая их лица. Те неподвижно стоят и прислушиваются к фырканью коней в темноте.
— Чего вам? — испуганно спрашивает Даниил у всадника, тихо подъехавшего к самым лодкам.