А у самого изо рта воняет так, будто там сдохло что-то.
Тут представил сцену. Рванул я в сторону с тротуара, под арку, что во двор выходила, и побежал, срезая дворы, в сторону моего. И бегу я так, как никогда в жизни не бегал, это точно. Ловите меня теперь, преступника злост-ного, террориста, если сможете, если вам, конечно, не лень. Они сначала бу-дут преследовать меня, а потом закричат что-то в след, а у меня только ветер в ушах стоять будет, да крик какой-то бабки мне вслед – так, не задел ее, просто мимо пробежал. Потом ноги заболят, и дыхание перехватит, я почти добегу до моего района, даже запах дыма почувствую. Сяду на скамейку и закурю, понимая, что опасно в чужом районе вот так садится, но ничего не поделаешь, сил уже не останется. И счастливый буду!
Не, так в кино только бывает. Да и трус я…
- Я имею право на телефонный звонок! Это неправильно!! - говорю. Сам не знаю, куда и кому звонить, но все равно говорю. Надо что-то сказать, что-то делать.
Сержант только ухмыльнулся, а фуражка вообще никак не отреагирова-ла, только говорит:
- Залезай.
Открывает дверь мусоровозки.
- Как правильно - я тебе говорить буду, - выдаёт кто-то из них.
А люди мимо проходят, некоторые даже оглядываются с любопытством: гляди, бандита задержали, работает еще родная милиция!
- Сейчас тебе на хате объяснят твои права, - заржал сержант.
- Отставить базар, сержант.
Это фуражка – сержанту. Похоже, он офицер и здесь – он главный.
Сержант, уже с неловкостью:
- Телефон, деньги есть?
Сказал что нету. Ведь не отдаст, если скажу что есть. Надо будет - обы-щет.
В общем, посадили меня в машину и повезли в отделение, для «выяснения личности». Я молчал, а эти уроды о чем-то своем переговаривались. Я не слушал, только радио играло какое-то говно итальянское играла, вперемешку с этим поганым шансоном.
Никогда раньше не был в милицейском отделении. Если честно, я даже не знал, где оно у нас находится. И вот теперь выпал «счастливый» шанс с ним познакомится. Не то, что оно было убогим - здание как здание, из белого кир-пича. Забор, стоянка с «бобиками» и иномарками, решетки на окнах, крыльцо с лестницей. Жутко стало тогда, когда дверь сержант открыл и приказал:
- Заходи.
Каземат какой-то. Там было темно и холодно, мерзко пахло еще там, да-же не знаю чем. Вот тут-то я и ощутил, не то, что стыд, - страх, животный страх, проникающий во все клеточки тела, просто парализующий все на све-те. Страх перед камерой обезьянника и ее населением и, самое главное, - ни за что.
- Пошли, - скомандовал сержант.
Ноги идти не хотели, все существо протестовало против этого, но вымол-вить слова я не мог, наверное, даже побелел от ужаса.
Но повели меня не в камеру, а к посту, за которым сидел красномордый офицер, с седыми усами. Наверное, он был толстый, но мне была видна толь-ко его голова.
Он остановил нас и спросил, что произошло.
- Без документов шатается по городу. Блевал, прямо на улице, наркоман кажись, - говорил сержант, фуражка куда-то свалил, как только вошли. - Для выяснения личности.
- Я не наркоман, я отравился, - только и удалось выдавить мне из себя дрожащим голосом. - Я имею право позвонить.
Но никто словно не слышал моих просьб. Это было их дело, они были хо-зяевами этого места, и им решать, как со мной поступить.
- Тебе слово не давали, - это сержант, сука. – Ну че, в обезьянник его? – это он уже к тому, что за постом сидел.
- Да погоди ты, - отозвался офицер и смерил меня взглядом.
- Ну-ка малой, - сказал он мне, - встань на одну ногу и глаза закрой.
Он привстал. Он точно был толстым, но немного не таким, как я себе его представил изначально. Это было скорей возрастное, чем просто жир, полу-ченный от безделья.
- Теперь пальцем указательным до носа дотронись.
Ну вот, уже издеваться начали, ублюдки.
Сделал.
- Так, присядь теперь десяток раз.
- А на ногу можно встать? – спрашиваю.
- Ты что, тупой? Сказали – делай… - это опять сука-сержант.
- Конечно, встань, - перебил его постовой.
Присел я десять раз. Хоть и пот меня холодный бить начал, и слабость по всему телу шла, я готов был и сто, и двести, и тысячу, и миллион раз присесть, лишь бы отпустили.
- Так имя, фамилию, отчество назови, адрес твой, - говорит усатый.
Назвал. Он полез в компьютер и что-то там набил, наверное, базу данных проверял, затем покачал головой.
- Ну что, Андрей, свободен, - говорит мужик, и постукивать ручкой по столу принялся.
Ну, ни фига себе, мент попался, думаю. И, не помня себя от счастья, со-бирался было уйти, но толстяк вдруг мне вслед говорит:
- Куда пошёл? Дата рождения какая?
Я назвал.
- Угу, - закачал он головой, смотря в монитор компьютера, - свободен. Погоди, стой, протокол подпиши.
- Я сначала прочитаю. Можно? – говорю. Хрен знает, что они там напи-сали.
- Читай, - вздохнул толстяк, и, просунув бумагу в окошечко, вытер вспо-тевшее лицо. - Только побыстрее.
Прочитал. Ни хрена из-за почерка не понял, но пререкаться было не с ру-ки. Подписал.
- Ну все? Я свободен? – говорю, протиснув протокол в окошечко.
- Пока свободен, - пробурчал сука-сержант.
От радости хотел про кубок спросить. Кубок там стоял на постаменте. За что он? Да не стал, еще чего и вправду подумают - укуренный. Его отпускают, а он в диалог еще лезет.
Я пошел на выход и только сейчас обратил внимание на то, как здесь ти-хо. Не звонили телефоны, ни сновали туда-сюда опера, не происходило вооб-ще ничего. Короче говоря, картинка отличалась от телевизионной, хотя, мо-жет, просто выходной был, не знаю.
За моей спиной толстяк что-то выговаривал сержанту, я – не слушал, скорее отсюда!
Как же я был рад солнышку, ударившему своими лучиками прямо мне в глаза через открывшуюся дверь. И ветер этот - такой теплый был. Я был рад, тому, что меня отпустили. Этот усач был просто героем - в моих глазах, ко-нечно - правильно разобравшимся в ситуации. Протокол подписал и - свобо-ден. И плевать, что они не должны были меня задерживать вообще, главное, что меня выпустили, точно - это самое главное. И плевать, что до дома далеко топать. Автобусы, маршрутки, такси есть, а можно и пешком пройти, тоже неплохая идея. Хорошая у нас милиция.
«Ну и сука ты, Миша, дать бы тебе под дых», подумалось мне тогда. Я по-чему-то вспомнил рассказ толстяка из моей группы, как он вместо такси од-нажды вызвал милицию, и они его довезли до дома, «типа они людям служат и все такое». И какое-то странное чувство гордости или бравады разобрало меня от той мысли, что я был в ментовке и тут меня опять затошнило…