Зато из тюрьмы откинулся внук Кулька и привез пару «друзей». У подъез-да стало еще слаще. Домофон сломали и ремонтировать никто не собирается. Зачем?
Одна из бабок наших, ведьм, ногу сломала. Пьяная была и навернулась у подъезда. Теперь она не стоит, а сидит у подъезда и с важным видом все так же обсуждает других.
Тот самый стрелок выбил мячом окно в подъезде, когда спускался на улицу. Нового не вставили, а скандалить никто не стал, окно-то ведь ничей-ное!
Да, а по поводу ружья заходили к маме, откупать заставили. Праведный гнев! Чой-то ваш - мальчонку до слёз доводит??
Вот и весь мой подвиг. Деньги только отдать пришлось дерьмушникам. Чего я добился этим?
Добился! Вот добился!
Белый кот – живой ходит!
«ГГГ» опять устраивает поборы. Мама говорит – по пятьсот рублей требует на этот раз. На что же она собирает? А, забыл, да и не важно.
Даже какую-то бумагу повесила с обращением, типа, мы все одна семья и только совместными усилиями мы сможем жить лучше.
Н-да. Хороша семья.
Сэм пьяный, помню, сидел на скамейке и орал стишок армейский, за-помнился он мне.
« Армия мне мать родная,
Старшина отец родной.
Я имел семью такую
Лучше буду сиротой».
Это точно.
Барыга из соседнего подъезда купил новую машину.
Санек ко мне не заходил. Спросил я про него, никто ничего сказать не может, не видно его.
Заходили следователь и наш участковый, опрашивали меня. Дело, оказы-вается, ведётся, уголовное.
Ищут орлов этих, да найдут ли? Я им ничего не сказал, да и что я могу сказать? Я ничего не помню, а если и помню - мне еще там жить… Участко-вый все прекрасно и без меня знает, что творится в нашем районе, на то он и участковый. И нечего прикрываться моим именем - мол, вот этот поднял, а я просто обязан, служба такая.
Хоть вблизи увидел участкового нашего. Звание его узнал, капитан он.
В армию меня, конечно, не взяли и с учебы не выгнали. Дали академиче-ский отпуск на год. Самое смешное, что этот год мне здесь, по ходу дела, про-вести и придется.
Когда меня обследовали после всего, просвечивали рентгеном, УЗИ и ос-тальной хренью медицинской возили по телу. У меня в голове обнаружили ка-кую-то крохотную штуку - то ли опухоль, то ли тромб - ничего я не понял. Черт с ним, никто ничего не объясняет. Только стоят надо мной, с умным видом на снимки смотрят и головами согласно кивают. Теперь меня скоро переведут куда-нибудь. В онкологию, наверное, или ещё куда - говорю же, мне никто ничего не говорит. Только говорят, что мне повезло крупно, что сейчас нашли это. Смеются, что ли - повезло. Всем бы так везло…
А, может, и вправду повезло? Я живой и болезнь у меня нашли, вылечат. Ведь говорил же я - больной я какой-то… Тогда получается - спасибо стоит сказать Артуру с его пацанами (или кто там меня избивал)? Помогли мне? Не знаю, ничего не знаю, больной я какой-то.
И вот сейчас думаю. А случайно ли все это было? Миха, книжка, бабуш-кина болезнь, мамин отъезд и то, что Санек ее заметил, когда она уезжала, а потом пришел с Настей. Может, не случайно это все?
Может, в жизни вообще не бывает случайностей и все связано воедино одной ниточкой, имя которой - судьба? Не знаю, может и не случайно, но то-гда, если в это поверить, и сейчас все это продолжается. И для чего я теперь здесь? Больной я, это точно. И подтверждение теперь есть. Может, когда врач осмотрит мою голову изнутри, легче станет? Не знаю. Страшно мне - вот это я точно знаю. Страшно, что настанет миг и не смогу я больше видеть ма-му, бабушку, Барсика, Настю, разговаривать с Михой, смотреть футбол. Тоска зеленая прямо.
А когда никого нет, пытаюсь писать на ноутбуке. Рассказы там всякие, еще что, как получается - не знаю. Несколько сразу начал, мыслей много, а как выразить не знаю. Потом, может, их воедино сделать получится.
Особенно один сюжет понравился.
Там, короче говоря, про двух братьев из деревни. Один был скромный, другой, наоборот, популярный. Один, который скромный был, всю жизнь ра-ботал на вредном производстве из-за того, что был подкаблучником и испол-нял любое желание своей стервы. А другой моряком стал, всю жизнь плавал, пил, гулял, три раза женился. Они старались избегать друг друга и при каждой встрече все спорили и ругались. А конец один: у обоих нашли рак печени, у одного от алкоголя, у другого от вредного производства. И в конце они встречаются в больнице… Дальше не придумал, хочется что-нибудь хорошее написать, жизнеутверждающее, но не получается ни хрена. Вот плохое - да, оно лучше запоминается, это точно. Дам маме прочитать, Насте, если им по-нравится - продолжу. Но пишу я немного, голова быстро болеть начинает, оказывается, это не так просто - писать.
Телевизор не хожу смотреть, даже футбол. Один раз пришел, так не по себе даже стало - все оборачиваются, смотрят. Я, наверное, тоже полюбопыт-ствовал, если бы такого синего урода, как я, увидел бы. Любопытство - не са-мое ужасное, что есть на этом свете и пусть они придумывают всякие небы-лицы, мне-то что.
Хотел попросить маму, чтобы книги принесла и музыку, но второе сразу отрезал, голова и так болит. А книги – нет, тоже не надо… Вдруг я прочитаю Холдена Колфилда и получу ответ, тоскливо так станет…
На улицу иногда выхожу, хоть и не разрешают. Курить-то ведь хочется, врач строго-настрого запретил, а я все равно курю, не могу без этого. Настя приносит, не может отказать.
На улице я люблю просто посидеть на скамейке, в сторонке, но на сол-нышке. Это обязательно.
Сижу один, сами понимаете: с такой рожей - только людей пугать. Поси-жу, покурю и домой, в палату.
Тут позавчера забавно получилось.
Мальчишка, кроха еще совсем, бледный такой, видимо с детского отделе-ния, лет семь-восемь, мяч пинал бегал, и пнул так, что он далеко укатился, прям ко мне. Подбежал он и остановился шагах пяти от меня и смотрит в за-мешательстве, боится, видно. Я встал и пнул легонько ему мяч обратно, так, чтобы просто докатился. И все, казалось бы. Закурил я и сижу. А тот мелкий опять ко мне мяч кинул и улыбается, мол, давай обратно. Так мы и поиграли с ним минут пятнадцать, пока кости не заныли мои от нагрузки. А мне все рав-но понравилось, давненько я так не радовался.
Может и сегодня получится с ним поиграть.
Пойду я.