Но о Ефросинии Александр не заговорил и обиды никакой на Андрея за прерванную речь не показал. А сказал только, одно сказал, что умеет играть в шахматы. Андрей расставил фигуры на клетчатой доске, и Александр скоро и легко обыграл его, потому что Андрей был невнимателен. И почему-то умение Александра играть в шахматы вызывало в душе Андрея смутный и болезненный страх.
И тогда Александр с этой простотой, почти задушевной, которая и делала его для всех — «своим», вдруг спросил, имел ли Андрей уже дело с женщиной. Болезненный страх ушел, и Андрей просто отвечал брату, что еще не было подобного дела. Александр не показал никакого пренебрежения, не стал убеждать Андрея, не хвалил женское плотское. Просто сказал, что если имеет Андрей желание, то можно это желание исполнить уже сегодня вечером. Андрей знал, что с женщинами положено иметь дело, ежели ты не монах, но никакого желания у него не было. Он бы ни за что не признался ни отцу, ни Льву, ни тем более Александру; но было хорошо, когда ночью, во сне — внезапное напряжение тайного уда и будто полет неимоверно радостный, и просыпался от истечения семени. И был уверен, что с женщиной так хорошо быть не может. Но вопреки своей воле отвечал старшему брату, что имеет желание и согласен…
Теплое лето стояло. Поздно вечером Александр отвел его за большую поварню, в кусты, и оставил одного с женщиной. Она была совсем молода, лет семнадцати, почти ровесница Андрею. Одета в простую рубаху, и пальцы шершавые — низкого рода… и на голове — шапочка, покрытая платком, — знак замужества… Она что-то говорила, но Андрею не хотелось, чтобы она говорила, и не запомнил ее слов. И запах женского тела был какой-то звериный, нутряной и нечистый. И низменно было, совсем не так, как ночами у него бывало… И после Андрей отворотился от нее, улаживая на себе одежду. И ушел быстро. И уже когда один шел через двор, подумал, что Александр, конечно, дал ей что-нибудь, как-то одарил за это… за то, что она сделала Андрею…
Но он не хочет, не хочет, чтобы отец женил его, как женил Александра; и не будет более этих ночных полетных снов, потому что всегда будет лежать с ним на постели жена, такая, как жена Александра; и другие женщины, которых можно будет иметь, они будут как та, в кустах…
Но эта торжественность в голосе отца, она странная какая-то была и предвещала странное что-то, необычное. И Андрей не сказал ни слова отцу. Но удержаться от хмурости не мог.
Отец поглядел на него любовно и пристально. И вскоре уже Андрей рассказал ему и о снах полетных, и о своем деле с женщиной…
— Через Александра сделалось? — спросил отец, и будто недоволен был старшим сыном.
Андрей быстрым кивком отвечал. Вернулось безоглядное доверие к отцу. Отец только хорошее может сотворить для него. И отец сказал ему, что не надо никогда мучить себя, не след иметь дело с женщиной, если нет желания. Пусть остаются покамест для Андрея лишь эти полетные сны.
— Но я тебе многое расскажу, научу тебя хорошему, для плотской радости… Потому что, должно быть, скоро ты покинешь меня и отправишься далеко, в далекие отсюда земли. Я сейчас буду говорить с тобой, а ты слушай меня внимательно и никому, ни одной живой душе не передай того, что я тебе сейчас скажу…
Внезапно Ярослав понял, что может сказать Андрею даже поболее, нежели предполагал. А для Андрея самой простой догадкой была догадка об уделе, который отец все же решил ему дать, женив его на дочери или внучке кого-нибудь из родичей-князей; гадать, на ком, он даже и не мог; не знал ничего такого… Но нет, тогда отец не говорил бы о далеком пути… Андрей резко отвлекся, оборвал свои мысли, стал внимательно слушать отца…