-- Ты здесь живешь?..
-- Не знаю, -- признался Андрейка.
Она улыбнулась в ответ, взяла его за плечи и почти втолкнула в огромную квартиру, где тоже крутился магнитофон. Правда, где-то за дверью. Ничего не рычало, не пугало; разве только мелодия, заполнившая вдруг комнату, была тревожной.
"Кто эта девушка, которая постоянно с тобой? -- пел высокий женский голос. Волнение в нем было столь сильно и глубоко, что Андрейка затих. -... Не я, а она постоянно с тобой... "
-- Меня-а зовут Кэрен, -- сказала широкая грудастая девчонка. Нет, даже не сказала, а, скорее, пропела. И голос тот же, что на пленке. Она исполняла? -- А тебя-а?.. Минуточку, Андрэ. -- Она быстро, тихо, без слов раздала своим китайцам, неграм и испанцам какие-то папки. Оказалось, ноты. И те тут же ушли...
-- Что это за интернационал? -- спросил вполголоса Андрейка, чтоб, завязав разговор, уйти от саднящих душу расспросов...
Кэрен приложила палец к своим сочным лиловым губам. Мол, помолчи!
В тишине, за тростниковой занавесью, под дверным проемом, послышались звуки, ни на что не похожие. Там репетировал струнный оркестр, что ли?.. Да нет! То ксилофон заспешил куда-то нервно, то зазвенело стекло, точно играли на бутылках. Э, да это как на школьном "капустнике", который устраивала бабушка. Его, Андрейкин, номер назывался "стаканное соло". Вода в стаканах на разном уровне -- полная гамма...
Да нет, это и не стекло. Звуки оборванные, стучащие. Мелодии нет, растворилась в нарастающем грохотании...
Ударник работает?
Ясно, это и не звуки вовсе, а стуки...
Но и стуки-то -- не стуки. Переливчатые стуки, а вот и колокольчатые.
Наконец, кажется, уловил, в чем дело.
Гремят рассыпанные горохом маленькие африканские барабанчики. Как у диких племен в праздники. Ритуальные танцы под там-тамы... Слышал не раз. По телеку. А вот и треугольник вступил. Оркестровый треугольник. Колокольчатый...
Ну, ясно...
Минут десять неистовствуют ритуальные барабанчики. Вот уж конца им нет...
Кэрен молчит завороженно. Глаза ее сияют.
Ритм и в самом деле завораживает... Вначале Андрейка прислушивался недоуменно, с любопытством, и только. А сейчас как в гипнозе. Ноги-руки дергаются...
Барабанчики вдруг затихли, и Кэрен шагнула к тростниковой занавеси и откинула ее.
-- Барри-и, прошу, -- пропела она с категоричностью хозяйки. -- За сто-ол!
Андрейка взглянул в приоткрытый проем и оторопел: в гостиной, где играл неизвестный ему Барри, стоял рояль. Настоящий, на полкомнаты, рояль. Белый. В солнечных бликах. И больше ничего.
Андрейка не удержался, подскочил к дверям, за которыми не могли же не таиться барабаны, оркестровый треугольник, ксилофон... Сам ведь слышал. Пусто. Ничего, кроме рояля... У Андрейки стали мокрыми ладони.
Может, это одичавшая пианола? Сама стучит-играет?..
Барри бросил, не оборачиваясь: "У меня еще шесть минут... " И продолжал. Руки его летали над клавиатурой концертного рояля, летали виртуозно. А концертный рояль сыпал и сыпал барабанным горохом...
Кэрен взглянула на Андрейку искоса.
-- Что с вами, Андрэ?
Андрейка прижал влажные руки к щекам:
-- По-моему... я схожу с ума...
Кэрен кинулась к нему, как кидаются к испуганному ребенку.
-- Что с тобой, Андрэ?! Что с тобой, малыш?!
Он произнес белыми губами:
-- Это... рояль?..
-- Мы репетируем, Андрэ!.. Барри играет, я пою и танцую "вертолет"... Не видел никогда? "Брейкданс"... Не может быть, чтоб не видел! -- Чтоб отвлечь мальчика от чего-то, может быть, действительно ужасного, она вдруг встала на руки, затем на голову, потом на шею и принялась быстро-быстро вращать ногами в синих, с резинками у щиколоток, шароварах.
-- Похоже на вертолетный винт?
Вертолет был тяжеловат: спортивные брюки обтягивали бедра Кэрен, они были такой ширины, которую Андрейка впервые увидал лишь в Канаде. Странно ужасно!
Кэрен вскочила почти легко, раскрасневшаяся, чуть взмокшая.
-- Никогда не видел брейкданс? Честно?.. Тогда расскажи, Андрэ, откуда ты взялся?
Кэрен была так встревожена и по-матерински участлива, что Андрейка, внезапно для самого себя, принялся рассказывать, откуда он взялся...
В завершение он произнес тоном самым беззаботным:
-- Такой мой этот ваш брейкданс... Назовем его брейкданс "Аэропорт". Хорошо?
Кэрен быстро открыла холодильник, вытащила оттуда помидоры, огурцы, лук. Торопливо нарезала, залила маслом, которое называлось с никогда не виданным Андрейкой самохвальством: "Браво!". Поставила плетенку с хлебом. Глаза у Кэрен, оказывается, синие и неподвижные. Какая-то тоска в них, даже боль. Она замечает устремленный на нее взгляд Андрейки, спрашивает:
-- Что ты?
-- У вас глаза как у моей бабушки, когда она провожала меня в Москве, в аэропорту "Шереметьево"!
А вот вышел к ним и Барри. Лет ему под тридцать. Старик! Но веселый.
-- Кэрен, поскольку ты гостю почти бабушка, то я, значит, дедушка.
-- Ох, не надо! Мой дедушка окончил жизнь в тюрьме... Вы же просто шкипер с пиратского фрегата. Их тоже не миловали...
Все захохотали, кроме Барри.
Андрейка вглядывался в широкое крестьянское лицо с аккуратно подстриженной рыжей шкиперской бородкой. Правда, у шкиперов никогда не было очков с толстыми линзами и затейливо изогнутыми дужками. И конечно, они не носили накрахмаленных рубах с воротниками такой белизны и свежести, что было непонятно, как можно было остаться столь ухоженно-чистым в доме, где штукатурка осыпается от каждого удара двери, а с потолка все время что-то крошится в кружку с чаем.
-- Только что из России? -- повторил "шкипер" удивленно, протянул Андрейке большую натруженную руку и сказал, что спать Эндрю может вот на этой рухляди в гостиной. Рухлядь, правда, без ножки, но он починит. Голос у "шкипера" ранящий, горловой, с клекотом и сипением, похожий на отцовский. Или это так ему кажется.
Барри вернулся к роялю, сел за него, и... снова квартиру наполнила барабанная россыпь.
Андрейка побелел.
-- Извините. У меня весь день... галлюцинации.
-- Го-осподи, Бог мой! -- воскликнула Кэрен. -- Случись такое со мной, я бы просто умерла.
Андрейка кивнул в сторону двери.
-- Это действительно рояль?
-- Да, концертный "Стейнвей". Замечательный.
-- Да, я вижу, но откуда тамтамы?
Кэрен откинулась недоуменно, залилась счастливым, освобожденным от страха смехом, груди ее затряслись; она застенчиво приложила ладонь к своим губам.
-- Пойдем, Андрэ.
Смех Кэрен заставил Барри прекратить игру. Услышав о "галлюцинациях" Андрэ, он улыбнулся и, открыв блестевшую белым лаком крышку, показал, что такое его "приготовленный рояль"...
Так он его и назвал: "Приготовленный рояль". И ноты, которые стояли на пюпитре, назывались "Пьеса для приготовленного рояля". Автор -- Джон... Имя Андрейка не слышал никогда. Американец, наверное.
Барри взял из папки другие ноты. На них было напечатано имя автора: Барри...
-- Это вы? -- Андрейка воскликнул хоть и почтительно, но не без страха.
Барри повернулся к роялю, и... чертовщина продолжалась. Барри нажимает одну клавишу, а звучат... две. Некоторые звуки нормальные, рояльные. Но нажимает на "до", звучит "фа-диез". Другие -- с металлическим призвуком, почти ксилофонные; а то опять вдруг какой-то металлический бряк, стук.
Барри взглянул на вытянувшееся лицо Андрейки и, поднявшись на ноги, показал на металлические шурупы, которые были засунуты там и сям между струн. Одни шурупы медные, с красноватым отливом, другие белые, железные или алюминиевые. Одни шурупы короче, другие длиннее...
Андрейка слышал краем уха, что существуют "джазовые рояли". В меру "расстроенные", с резиновыми прокладками-заглушками или со струнами, натянутыми неодинаково... Так имитируют джазовый оркестр... Но шурупы?! Металлические шурупы в фантастическом американском "Стейнвее". К "Стейнвею" их даже не подпускали. На нем играют лишь лауреаты на конкурсах!
Барри снова взял несколько аккордов и тут же сбросил руки с клавиатуры.
-- Ну, что вы скажете, молодой человек?
Андрейка хотел что-то произнести, переваливаясь с ноги на ногу, но не решился, продолжал топтаться молча.