Глава 15
Перед отъездом Вронского на встречу, обдумав то, что те сцены, которые повторялись между ними при каждом его отъезде, могут только охладить, а не привязать его, Анна решилась сделать над собой все возможные усилия, чтобы спокойно переносить разлуку с ним. Но тот холодный, строгий взгляд, которым он посмотрел на нее, когда пришел объявить о своем отъезде, оскорбил ее, и еще он не уехал, как спокойствие ее уже было разрушено.
В одиночестве потом обдумывая этот взгляд, который выражал право на свободу, она пришла, как и всегда, к одному — к сознанию своего унижения.
— Он имеет право уехать когда и куда он хочет, — жаловалась она Андроиду Карениной. — Не только уехать, но оставить меня. Он имеет все права, я не имею никаких. Но, зная это, он не должен был этого делать.
Вместе они бежали из Петербурга, вместе построили Воздвиженское на обломках старого, заброшенного имения. Но теперь он был далеко, исполняя роль мчащегося вперед предводителя мятежников, а она вынуждена была ждать его в холодном одиночестве осени.
— Однако что же он сделал?.. Он посмотрел на меня с холодным, строгим выражением. Разумеется, это неопределимо, неосязаемо, но этого не было прежде, и этот взгляд многое значит, — заключила она, обращаясь к Андроиду Карениной, которая мягко расчесывала ее длинные распущенные волосы. — Этот взгляд показывает, что начинается охлаждение.
И хотя она убедилась, что начинается охлаждение, ей все-таки нечего было делать, нельзя было ни в чем изменить своих отношений к нему. Точно так же как прежде, одною любовью и привлекательностью она могла удержать его. И так же как прежде, занятиями днем и галеновою капсулой по ночам она могла заглушать страшные мысли о том, что будет, если он разлюбит ее. Правда, было еще одно средство: не удерживать его, — для этого она не хотела ничего другого, кроме его любви, — но сблизиться с ним, быть в таком положении, чтоб он не покидал ее.
Это средство было развод с Карениным; но что хуже всего, это значило, что в Министерство необходимо будет отправить гонца с прошением, тем самым обнаружив местоположение повстанческого лагеря; это также значило, что они прекратят борьбу и будут просить о помиловании. И, конечно же, это значило, что они предадут своих роботов III класса, хотя об этом Анна не могла даже и помыслить.
В таких раздумьях она провела без него пять дней, те самые, которые он должен был находиться в лесу. Но на шестой день его отсутствия она почувствовала, что уже не в силах ничем заглушать мысль о нем и о том, что он там делает. В это самое время дочь ее заболела. Анна взялась ходить за нею, но и это не развлекло ее, тем более что болезнь не была опасна. Как она ни старалась, она не могла любить эту девочку, а притворяться в любви она не могла. К вечеру этого дня, оставшись одна, Анна почувствовала такой страх за него, что решилась ехать в город, но, подумав хорошенько, написала то противоречивое сообщение, которое получил Вронский, и, не перечитав его, послала Лупо.
На другое утро она получила его ответ и раскаялась в своем сообщении. Она с ужасом ожидала повторения того строгого взгляда, который он бросил на нее, уезжая, особенно когда он узнает, что девочка не была опасно больна. Но все-таки она была рада, что написала ему. Теперь Анна уже признавалась себе, что он тяготится ею, что он с сожалением бросает свою свободу, чтобы вернуться к ней, и, несмотря на то, она рада была, что он приедет. Пускай он тяготится, но будет тут с нею, чтоб она видела его, знала каждое его движение.
Она сидела в гостиной, под лампой, и читала, прислушиваясь к звукам ветра на дворе и ожидая каждую минуту приезда Вронского. В доме было тихо, повсюду в имении, населенном роботами, царил холод гробового молчания; машины, погруженные в ночной Спящий Режим, не издавали ни звука. Только один, единственный робот во всем Воздвиженском оставался рядом с человеком — это была Андроид Каренина; она принесла чай, разогретый внутри ее грозниевого корпуса.
Наконец Анна услышала на крыльце знакомое «бум-бум» Фру-Фру Второй, которая обивала с огромных лап налипшую в дороге грязь. Андроид Каренина посмотрела на дверь и сверкнула глазами. Анна, вспыхнув, встала, но, вместо того чтоб идти вниз, как она прежде два раза ходила, она остановилась. Ей вдруг стало стыдно за свой обман, но более всего страшно за то, как он примет ее. Чувство оскорбления уже прошло; она только боялась выражения его неудовольствия.
Она вспомнила, что дочь уже второй день была совсем здорова. Ей даже досадно стало на нее за то, что она оправилась как раз в то время, как было послано сообщение. Потом она вспомнила его, что он тут, весь, со своими руками, глазами. Она услыхала его голос. И, забыв все, радостно побежала ему навстречу.