Не успевает. Дверь резко открывается, и его хватают за руку и затаскивают внутрь комнаты. Чонхо стоит перед ним, блестит своими черными глазами в темноте. Наклоняется и забирает из рук рюкзак, который Мингю зачем-то притащил с собой.
– Хватит бродить и ложись спать. Ты слишком громкий.
– Но я же даже не делал ничего, – возмущается Мингю.
– Я твои шаги на первом этаже с другого конца дома слышал.
Мингю сглатывает; надеется, что этого не видно было, но взгляд Чонхо все равно устремляется на его шею, а затем – обратно в глаза.
– В какую комнату я могу пойти?
– Спи здесь.
– Я не хочу спать с тобой.
Мингю даже в потемках видит, насколько выразительно на него смотрит Чонхо – эта чертова выразительность буквально повисает в воздухе неозвученными словами, до краев переполненными двусмысленностью.
– Да в чем, блядь, проблема? То ты сам на меня вешаешься, а теперь стоишь с таким видом, будто я в следующую секунду сожру тебя.
– Я не вешался на тебя. – Голос звучит почти обреченно, будто Мингю не опровергает чужие слова, а, наоборот, подтверждает.
– Бесишь иногда пиздец просто. – Чонхо кидает его рюкзак на кресло и отходит к кровати, садится на нее с размаху. – Сначала говоришь, что не можешь мне врать, а потом берешь и делаешь это, когда я спрашиваю, что не так.
– Промолчать не значит соврать. – До тошноты не хочется продолжать этот разговор. Не хочется настолько, что Мингю готов лечь спать прямо тут, на пол, и свернуться калачиком.
– Промолчать о чем?
Он подходит ближе и пихает Чонхо обеими руками, снова и снова, пока тот не оказывается на другом конце кровати. Забирается на нее сам, заматывается в одеяло и делает вид, что не ощущает эти чужие волны негодования. Думает сначала, что Чонхо все-таки решит продолжить донимать его расспросами, но тот молча ложится рядом, повернувшись к нему спиной.
Спустя долгую минуту Мингю чувствует, как его довольно ощутимо пинают – от досады, видимо. Он морщится и делает то же самое. Ответки от Чонхо не следует, поэтому Мингю закрывает глаза, шумно вздыхая.
Если бы кто-нибудь сказал ему, что теперь делать дальше.
Он сидит на гладко застеленной больничной койке спиной к двери и таращится на задернутые жалюзи. В палате темно, но ему хочется, чтобы стало еще темнее – и чтобы ни один солнечный луч не проникал в помещение со стороны окна. Мингю прикладывается к бутылке соджу, которая стремительно пустеет, и коротко смеется с нотками истерики на выдохе.
Запястья нестерпимо жжет. Он знает, что на коже расплываются лиловые синяки – прямо как чертово небо на закате. Внутри – пустота. Ничего совершенно, кроме звона, надрывающего уши изнутри, и сгустков тьмы в крови, которые мажут гарью по венам.
И так удивительно похуй на все вокруг. На себя – тоже. Сколько нужно выпить алкоголя, чтобы умереть от отравления? Ему хочется проверить.
Дверь за спиной открывается, и он слышит тихие шаги. Кто-то останавливается позади койки, но Мингю не нужно оборачиваться, чтобы понять, кто это. Слышится тяжелый вздох.
– Тебе нельзя тут быть.
– Еще бы мне было дело до этого.
– Мингю, – чужой голос кажется строгим, но он никак не реагирует, продолжая впиваться взглядом в жалюзи на окне, – иди домой.
– У меня больше нет дома.
За вторым вздохом опять слышатся шаги. Он моргает, когда окно перед ним загораживает женский силуэт. Смотрит на белый больничный халат и морщится – слишком ярко даже в потемках. Мингю отпивает из бутылки и усмехается: криво, горько. Девушка достает руки из карманов халата и подходит к окну, поднимает жалюзи. Он шипит, прикрывая глаза свободной рукой.
– Смотри, – она указывает на улицу, – мир все еще на месте.
– Да что ты понимаешь? – на повышенных тонах спрашивает он, убирая руку от лица. – Ни черта он не на месте!
– Может, и не понимаю, – девушка поджимает губы, – но мне, по крайней мере, не все равно.
– И что мне с твоего сочувствия? – Мингю кривится и отворачивает голову. – Оно мне семью вернет?
Она смотрит на него какое-то время, а затем переводит взгляд в окно. Думает о чем-то, судя по близко сведенный бровям, и теребит воротник белого халата с именным бейджиком сбоку. Мингю хочется, чтобы она ушла, но знает, что этого не произойдет – не сейчас. Значит, уйти должен он – и никогда больше не возвращаться.