Первыми в залу стройным рядом вошли комесы - все как один юноши из знатных семей Тавриды, личная свита Виссариона. Амира подавила усмешку.
Несмотря на как можно более важный вид, комесы не производили впечатления людей, которым можно доверить охрану монаршьих особ. Все они выглядели скорее мальчишками, нежели почетной имперской охраной, которым предстояло занять серьезные государственные посты.
За комесами шла очередь багрянородных августов* (Багрянородные - дети императора, рожденные во время его правления и наследующие престол в первую очередь) императорских отпрысков. Первой из них двигалась августа Олеандра, которую катил на небольшой тележке для калек младший август Фивос - слугам не дозволялось вторгаться в порядок шествия имперской семьи, пусть даже и по такой жизненно важной причине. Оба - и август с закрытым небольшой золотой маской лицом, и искалеченная августа выглядели невзрачными и жалкими - сказывалась трагедия четырехлетней давности.
Из чистого любопытства Амира взглянула на своих подруг по несчастью и, как она и предполагала, увидела на их лицах проступающие злорадство и мрачное удовлетворение.
Зумрад, дочь Эламийского царя - "пэри* (фея) Элама", как называли ее на родине - гордо вскинула голову и проводила уничижительным взглядом принцессу. Совершенно искренняя злоба отемнила ее изумрудные глаза. Четыре года назад здесь, в этой зале у нее погиб брат.
За младшим августом, который не удостоился даже злобных взглядов, последовал и сам Виссарион Прекрасный.
Он не был особо красивым, но привлекал внимание. Каштановые кудри в свете многочисленных свечей отливали золотом. Пурпурная накидка отбрасывала розовые тени на его светлую кожу, и от этого казалось, будто его лицо залито румянцем. И он улыбался.
Амира не боялась грядущего, пусть даже всех их постигнет участь прошлого подобного сбора, но улыбка августа Виссариона ее напугала.
Она инстинктивно опустила взгляд - все что угодно, лишь бы не встречаться с ним взглядом.
Мгновение спустя, кажущееся вечностью, она устыдилась своей слабости и в поисках уверенности взглянула на Зумрад. Вид ее гордо вскинутого вверх подбородка всегда помогал ей вспомнить о том, зачем она здесь находится - но не в этот раз. Подбородок Зумрад оставался вскинут, а осанка - гордой, но на лице принцессы застыло выражение первозданного ужаса и лютой ненависти.
Амире захотелось подойти и взять ее за руку, но она тут же отогнала такую несвойственную ей мысль и вернулась к наблюдению за августейшим семейством.
За Виссарионом чинно шествовала императорская чета - император Леонид IV и его жена, Кассиопея. Оба в пурпуре и с сияющими золотыми венцами на головах. И тоже улыбающиеся.
Амира сжала челюсти так, что заболела нижняя часть скул.
Она наконец поняла, что не так.
Они притворяются, что это счастливое событие. Они притворяются, что просто и обыкновенно соблюдают традиции по в высшей степени радостному поводу, притворяются, что собрали их всех здесь, вырвали из их дворцов и согнали сюда всего лишь чтобы выбрать невесту августу Виссариону. Как это глупо - делать вид, что все уже давно забыли события четырехлетней давности. Как будто каждая из присутствующих здесь кандидаток в невесты не потеряла в этом самом зале на точно таком же мероприятии брата, дядю или отца. Как будто Леонид не убил их всех. Как будто никто из них не помнит, как четыре года назад имперские колесницы развезли по дворцам золотые саваны с завернутыми в них гниющими телами родных и близких.
Амире повезло. Ей было жаль дядю Амира, в честь которого ее назвали, как и кузена Амана, но она почти их не помнила. Для умми*(мать) это тогда оказалось страшным ударом, но сама Амира видела халифа и его наследника всего лишь пару раз за свои на тот момент тринадцать лет.
Она встряхнула головой.
- Добро пожаловать в Большой дворец! - вдруг прервал ее размышления звонкий голос.
Амира удивленно сморгнула. Радостный тон августа ее смущал, она не знала, как реагировать.
Баба говорил, чтобы она не выделялась, чтобы не привлекала к себе ненужного внимания ни чрезмерной покорностью, ни излишней враждебностью, как это делала Зумрад, но Амира не понимала, как ей реагировать на слова принца, чтобы не выделяться. Это казалось невозможным.
Ионийская царевна, Клио, племянница императрицы с блаженной улыбкой склонила голову в глубоком поклоне, и выделялась среди них словно яростный религиозный фанатик в толпе циников.
Кто-то в страхе преклонил головы, кто-то с равнодушием смотрел прямо на августа, кто-то выдавил из себя какое-то подобие жеста уважения, но у них получилось нечто среднее между кивком и презрительно-брезгливым отшатыванием.