Какой враг? И где его пост — кругом непроглядная темень. Если тень напротив — Комаров, тогда кто он и что тут делает?
— Сейчас начнется, — говорит Комаров, — ты в первый раз? Я в первый, махорочки не найдется?
На посту курить не полагается, однако он лезет в карман и негнущимися от холода руками пытается развязать кисет с табаком. Не получается, и нехитрое занятие — дернуть за веревочку — дается с трудом. Курят. Он и Комаров согреваются терпким и ядреным самосадом.
— По тревоге подняли, — сообщает Комаров, — ты какой роты будешь?
Он не знает, не может вспомнить, поэтому молчит.
— Не боись, — продолжает Комаров, — я устав знаю, в караул неоднократно ходил. В карауле один, а тут нас двое, ты патрон дослал? Я дослал, нынче не то, что прежде, и устав старый не годится. И курить можно. Кукишь им! Мы теперь сами со своим уставом. Вчера на митинг возили и тоже на машинах. Мы теперь всегда на машинах, и называют нас: «летучий отряд партии». Ты в партии? Я еще не успел — не до того, выспаться не могу. Вот как высплюсь, так сразу в партию. Сапоги обещали и харчи регулярно. И то верно — что в этой партии делать голодным и без сапог? Этих видел? Не видел? Они впереди на таксомоторе ехали. Важные, тебе скажу, вот кабы нам к ним устроиться! А что? Говорили, рекомендация нужна. Что-то вроде ходатайства от старшего товарища, но только партийного. А где его взять — партийного? Есть у меня один на примете, занят постоянно — другим рекомендации пишет. А еще говорит, нужна политическая подкованность и самодисциплина.
Комаров негромко хихикнул.
— Кобыла я ему, что ли, чтобы меня подковывать? В политкружок пойду — там подковывают. Во! Слышал?
Где-то в темноте раздался звон битого стекла.
— Как думаешь, наши? Ты это, винтовку-то с плеча сними, не помешает, все же на посту.
Он глянул и понял — за плечом у него и впрямь висит длинная трехлинейка со штыком — граненным, острым как бритва, тесаком.
— Началось!
Комаров вглядывается в темноту, винтовка наперевес, чинарик в зубах вспыхивает огоньком. Ослепительная вспышка где-то впереди, вслед которой последовал грохот. Выстрел вырвал из мрака стены домов и тут же погрузил в темноту двор. Глухие шлепки — кто-то бежит по лужам. Ее крепче сжать винтовку и ждать.
— Попал?
Голос чужой и незнакомый.
— Попал!
Это уже Комаров, его голос, это он шлепает в темноте с винтовкой наперевес.
— Наповал! — кричит Комаров, — вроде как мертвый.
— А ты проверь, ковырни эту сволочь!
Комаров проверяет — вонзает в бездыханное тело штык — один раз, второй…
— Мертвый! Добегался гад!
Подходят товарищи — серые тени в длинных шинелях — смотрят на мертвеца.
— Теплый еще, — говорит кто-то, — глаза-то закрыть или так оставить?
— А ты ему еще свечку в руки дай, — шутит другой.
— Ефим! Пойдешь смотреть?
У мужчины в кожаной куртке и наганом в руке из ствола идет дымок — это он стрелял. По всей видимости, он — Ефим.
— По местам, товарищи, — кричит еще кто-то, — акция продолжается, не теряйте бдительность… этого в грузовик. Подхватив мертвеца за руки и за ноги, на счет раз-два-три кидают в грузовик.
— И впрямь, теплый, — делится своими впечатлениями один из товарищей, — ловко они его шлепнули, аккурат в сердце, только со спины.
— На вскидку стрелял.
— На вскидку в сердце сложно, на вскидку вообще сложно попасть.
— Тем более из нагана.
— Из нагана стреляли? А чего у него брюхо разворочено?
— Проверяли, — объясняет Комаров. В зубах у него новая цигарка — длинная, толстая и горит она исправно. — Может, он того, сволочь, притворился убитым. Упал со страха…
— А тут его наш Леха штыком в пузо! — смеется еще одна тень в шинели. — Штыком-то оно верней, после штыка не отвертишься…
Виталий Борисович открыл глаза — в комнате тишина. Ни машины, ни товарищей, видно, уехали — акция закончилась.
Ерунда какая-то! Однако чувство, что он действительно был там, не покидало. Вкус горечи от табака, а ведь он не курит и никогда не курил. Замерзшие пальцы и воспаленные глаза — они с трудом ворочались в темноте. Комаров. Знакомого с такой фамилией он не имел и не встречал. Ефим?
Он, наконец, окончательно проснулся и опустил ноги.
Ефим Пафнутьевич Сидорчук — человек с фотографии в кожаной тужурке! Стрелял именно он и попал — убил человека.
Страшно
— Уравнение? Да уравнение! Вся наша жизнь уравнение!
Сидели на кухне — товарищ Шумный и математик Горелик, который вновь чистил картошку. Неумело чистил, слишком много снимал кожуры, от чего клубень превращался если и не в горошину, то терял большую часть своего объема.