— Есть чего? — маленькой лопаткой рыть покрытую болотной травой землю, оказалось не так просто, как виделось вначале. Только руками, а руки устали уже через десять минут.
— Копай, копай, — подсказывал Гурий — у него получалось гораздо лучше и, главное, быстрей. — Верх сними, там легче пойдет. По опыту знаю.
— Вроде что-то… — сил неожиданно прибавилось, металл лязгнул о металл.
— Ну-ка, — вдвоем не только веселей.
— Шипы от сапога. Мы с тобой фрица откапываем, у наших шипов не было — не до жира. Немец и воевал в комфорте, все у них продумано — война, быт — молодцы. Пострелял — залез в блиндаж, а там лежаки, печурка на угле, кофе горячий. Устал — книжку почитал или музыку послушал. Европа! Нам с ними тягаться бесполезно, что прежде, что сейчас — избалованы они цивилизацией. А мы кто? Азиаты, скифы мы, когда чем хуже, тем лучше.
— Давай дальше не будем — произнес Володя и смахнул с лица пот.
— Страшно? Как говорил мой знакомый: свой предмет нужно знать основательно, как изнутри, так и снаружи. Покойников-то, поди, видел? Так это не покойники и даже не мертвяки. Покойник — да, волнует, пугает, а этот… сорок дней прошло? Прошло, и не дней, а лет. Кроме костей, тлена попадаются забавные вещицы. Мы с тобой, как археологи — ищем истину. А истина у них в «смертниках» — погребальных записках. Нашел такую — вернул имя, хотя ты прав.
Гурий тоже смахнул пот и опустил на мокрую кочку.
— Выкопаем мы его, а что дальше? Похоронить полагается, а сил уже нет, да и темнеет в лесу быстро. Я немцев обычно не трогал, думал, пусть свои копают. Но за немцев больше дают. Вот какая несправедливость! А у наших и взять нечего, «смертников» и тех нет. Их прежде в медальон помещали, ну, там фамилия, год рождения, какой роты, полка. Так они записки делали и в гильзу или ножом на ремне.
— А почему за немцев больше дают?
— У нас всегда за иностранное дают больше — ты не заметил? Поклонение какое-то! И убитый не исключение. Награды там, кресты, а потом, что могло быть в кармане у русского Ивана? Пыль! В лучшем случае — письмо из дома и кисет табака. А у этих — богато, и портсигары серебряные и часы — как повезет. Хотя Ганс обычно тоже бедным был.
— А кто кричал? — вдруг спросил Володя.
— В блиндаже? Я тебе так скажу, тут разной дури хватает, близко не воспринимай, говори, померещилось. Конкурент мой рассказывал, на журналистах решил подзаработать, как и мы, в лес отправился. И что думаешь? Пошел снег, это летом-то! В июне месяце, а потом у них сел аккумулятор. На машине, что приехали журналисты, сел новый аккумулятор. Техника подвела? Случается, не спорю. А потом сигареты пропали, и пропали сразу у обоих. Интересно, правда?
— Сходили?
— Сходить — сходили, но ничего интересного не нашли, — продолжил рассказ Гурий, — ты, кстати, тоже, если спросят, говори, мол, ничего интересного.
— И много вас таких?
— Таких как я — немного. Молодежь лезет, аппарат видел? У них купил, кстати, немецкого производства, стоит пятьсот долларов. А лезут они сюда по другой причине, погибшие их волнуют по сколько постольку. Вообще не волнуют, хотя это уже другая история, к делу не относится.
— Какая еще история?
— Anenerbe, — произнес Гурий.
— Чего?
— Anenerbe, — вновь повторил он, — «Наследие предков» — секретная миссия СС, занимающаяся в годы войны паранормальными явлениями. Немцы не дураки и глупостями заниматься не будут. Книжки-то почитываешь? И я почитываю, кое-что знаю. Кроме Тибета и здесь у нас проводили исследования, только тема эта скользкая, толком никто ничего не знает.
— Неопознанные летающие объекты?
— Лично видел, — Гурий сплюнул на землю, — три раза. После второго раза, у меня нога прошла. Подвернул или потянул — не знаю, думаю: все, пора завязывать. Лес хромых не любит. Больниц у нас еще с советских времен не было, про нынешние — умолчим. Все, думаю, приехали, пора менять профессию и выходить на заслуженный отдых. И на всякий случай в виде финального аккорда отправился в баню. Истопил, как полагается, травки у бабки взял, в магазине бутылек — моюсь. Сижу на лавке, грущу и думу думаю. А потом вдруг понимаю, что надо запалить керосинку. Водку, конечно, и в темноте пить можно, но все же лучше при лучине — чтобы знать, сколько выпил.
Гурий бросил испытывающий взгляд на следопыта.
— Выхожу в предбанник — мать честная! Светло, аж, глаз не открыть! Дверь толкнул — висит!
— Тарелка?
— Она, — довольный кивнул Гурий. — А я в чем мать родила, срам и тот прикрыть забыл. Смотрю и ничего не понимаю. Как долго стоял — не скажу. Волю у меня словно кто-то забрал. Вот, думаю, и сказки! Светится, зараза, и вроде, чем-то занята — тарелка-то. Огоньки там какие-то переливаются, но звука никакого — тишина. А потом вжик и нет ее — тут до меня и дошло. Кинулся обратно, а каменка — холодная. Представь: до утра летом тепло держит, а тут холодная! Дела, думаю. Сколько же я на нее пялился? Глянул на часы — стоят!