— Почему бы и нет, — пожал плечами Сазонов.
Я спросил у Михаила Логиновича фотографии Сорокина и Бирюкова. Сазонов мне их выдал. Я стал еще настойчивее, чтобы не сказать наглее, и спросил у него, не может ли бригада мне пожертвовать еще один комплект этих фотографий, но с подрисованными волосами, усами и прочая, и прочая.
Сазонов поворчал, но больше по привычке. Понимал, что такой вариант тоже необходим для того, что я задумал. Он призвал ретушера, и мы вдвоем с парнишкой разрисовали и диабетика, и Бирюкова, превратив последнего из блондина в жгучего брюнета с длинными лохмами, черной неопрятной бородой и усами.
Диабетик, соответственно, тоже приобрел усы и небольшую бородку клинышком. Взяв оба комплекта, я отправился на джипе сначала в ближнее село, где диабетик искал инсулин. Здесь мне фельдшер сказал со всей определенностью, что человек на фотографии — тот самый псих, который в наше тяжкое время искал инсулин в глухой деревне.
Естественно, мой собеседник оговорился, что у того усы были длинные, отвислые книзу.
Вдохновленный успехом, я поехал в дальнюю деревню, по другую сторону железной дороги.
На переезде я остановился и ради очистки совести зашел в будку обходчика. Дежурил Василий Андреевич Соколов, отец погибшей девушки.
Посмотрев предъявленные мной фотографии, Василий Андреевич, к великому моему изумлению, сказал, что двоих похожих людей в тот день он видел в машине, проехавшей через переезд примерно за два часа до прохождения поезда № 326.
Я спросил его, каким образом он ухитрился запомнить этих людей?
Соколов ответил, что наверняка сказать не может, но ему кажется, что двое похожих на моих героев людей сидели в «Жигулях», у которых на пару минут заглох мотор у самой колеи.
— Эти двое как раз и выходили, чтобы толкнуть свою телегу.
— Но вы не уверены, что это именно те двое? — спросил я, держа перед ним фотографии загримированных Бирюкова и Сорокина.
— Точно сказать не могу, — повторил Василий Андреевич. — Но думается, что это были они… Хотя опять же времени много прошло, — добавил он.
Поблагодарив обходчика, я поехал прямо к буфету, где не стал уже кокетничать с буфетчицей, а просто спросил у нее, тот ли «черный» сидел в день взрыва в кафе.
Моя старая знакомая долго рассматривала разрисованную фотографию Бирюкова, потом с сомнением сказала:
— Пожалуй, не он!
Я настолько был уверен в утвердительном ответе, что искренне возмутился.
— Да вы посмотрите внимательнее, Валя! Ведь это же тот самый! Он у вас чай пил, а потом на машине попутной уехал!
— А если знаете, так зачем спрашивать? — резонно ответила буфетчица.
— Но мне свидетели нужны! Так он это или не он?
— Может, и он, — смилостивилась Валентина. И добавила: — Только тот покрасивее был. Здесь он страшный какой-то!
— Но все-таки он?
— Живого привезете, тогда и скажу точно. А так… может, да, а может, нет…
Я вынул другую фотографию, не зарисованную.
— Это не тот, — уверенно заявила она. — Вы что меня дурите? Хотя погодите-ка… Что-то знакомое есть! Знаю я его, видела, когда в городе была в Администрации. Там он работает.
— А на черного не похож?
Она внимательно сравнила обе фотографии и заколебалась.
— Что-то общее есть… Глаза, что ли? Есть. Но тот, что у меня чай пил, был очень красивый. — Она сделала ударение на слове «очень».
— Ну что же… И на том спасибо, — поблагодарил я и поехал обратно, несколько разочарованный результатом, но уверенный хотя бы в том, что из виду выпускать Бирюкова нельзя.
СТАРШИЙ СЛЕДОВАТЕЛЬ САЗОНОВ
Михаил Логинович был зол на своего любимца, лучшего, как он считал, из «преданных» сыщиков, оперуполномоченного Виталия Акентьева. Сазонов полагал, что Виталий не до конца выполнил поручение по проверке Ираиды Львовны Сорокиной. Нет, конечно, в основном все было сделано правильно, но остался без ответа вопрос, зачем понадобилось Сорокиной срочно ехать к сестре и для этого даже сделать вид, что она собирается там несколько дней пожить. Из рапорта сыщика было ясно, что вдова заехала к Наталье Львовне на пятнадцать минут, после чего была в ресторане, где якобы случайно познакомилась с Бирюковым. Последний довез ее до дома. Здесь они попрощались, и Сорокина осталась в квартире, к сестре больше не поехала, но сумку, между прочим, с двумя платьями и нижним бельем оставила у Натальи Львовны.
Зачем могла поехать она к сестре в такой спешке? Вынесла что-нибудь? Если да, то Батогов прав. К примеру, банкноты она могла унести на себе. Санкцию на обыск в квартире младшей сестры прокурор, скорее всего, не даст. Нет оснований.
Остается предположить, что…
Сазонов нашел среди бумаг листок с номером телефона Натальи Львовны.
Трубку сняла сама хозяйка.
— Наталья Львовна, вас беспокоит старший следователь Сазонов Михаил Логинович. Простите, что потревожил вас, но у меня появился один простенький вопросик, и мне бы хотелось его выяснить.
— Чем могу помочь? По-моему, мы с вашим сотрудником уже все выяснили.
— Конечно. Большое вам спасибо. Но вопрос мой довольно деликатного свойства, и мой помощник до конца его не прояснил. Ваша сестра так и не приехала к вам, чтобы облегчить себе первые дни одиночества после потери мужа?
— Но она и не собиралась. Я об этом уже говорила. Только сказала, что зашла рассказать о своем горе и куда-то ушла, решила, что лучше прогуляется после неприятностей с обыском.
— Мне, конечно, очень неудобно, но сама Ираида Львовна обмолвилась, что в последнее время у них были не очень хорошие отношения с мужем, — соврал следователь, но угрызений совести в связи с этим не почувствовал.
Наталья Львовна помедлила с ответом, потом решилась:
— Да, отношения были не очень… Я говорила вашему человеку, что, возможно, они бы даже со временем решились на развод…
— В таком случае, возможно, у Ираиды Львовны был другой мужчина? Ведь она очень интересная дама и недостатка в ухажерах не испытывала?
— Мне бы не хотелось сплетничать о своей сестре, но, как говорится, сказав «а»… Да, мне кажется, что у нее кто-то был, хотя Ира и не посвящала меня в свои личные дела…
— Скажите, пожалуйста, Наталья Львовна, — решился на лобовую атаку Сазонов, — вам не показалось странным, что сразу после кончины мужа ваша сестра прибежала к вам буквально на несколько минут, известила о постигшем ее горе и тут же ушла, оставив, впрочем, сумку с бельем?
— Теперь, когда вы об этом сказали… пожалуй, действительно странно… Но с другой стороны… Может быть, ей нужно было от нас позвонить?
— А она звонила?
— Ира сказала, что пребывает в совершенно расстроенных чувствах, тем более что никак не ожидала, что внезапная смерть Георгия навлечет на нее нелепые подозрения милиции. Вы ворвались к ней совершенно неожиданно, так что она растерялась и не смогла, вернее, постеснялась при вас воспользоваться телефоном, хотя обещала в час дня позвонить знакомому, который должен был помочь им с Георгием деньгами, чтобы поправить дела фирмы.
— Почему же по такому важному поводу не сам Сорокин договаривался? Ведь Ираида Львовна сказала, что она в дела мужа не вмешивалась?
— Этого я не знаю. Возможно, человек, которому звонила сестра, ее добрый знакомый, к которому не смог бы обратиться Георгий.
— Значит, она именно этому доброму знакомому и звонила?
— Я вышла из комнаты, когда Ира разговаривала, поэтому не могу сказать. Но после звонка она заспешила, сказала, что зайдет за сумкой позднее, может быть, завтра, и убежала.
— Все понятно. Спасибо вам большое, Наталья Львовна.
— Я ничем не навредила сестре? — вдруг всполошилась Гордеева.
— Что вы, напротив! Теперь, когда мы знаем, что Ираиде Львовне было неловко звонить из квартиры при нас по такому деликатному делу, как просьба о деньгах, у нас развеялись последние недоумения по поводу поведения вашей сестры в тот роковой день. А вы же знаете, как мы придирчивы к мелочам. Так что еще раз вам спасибо и до свидания. — Сазонов положил трубку.