— Она девственница,— величаво кивнул Альберт, указуя взглядом на девочку.
— К тому же несовершеннолетняя,— добавил я.— А это уже полновесная статья плюс попытка споить алкоголем вкупе с лживыми обещаниями помочь её родителям с восстановлением на работе, её сестре с поступлением в институт, а ей самой с карьерой актрисы и главной ролью в кадетско-ранетском сериальчике. Ничего не упустил?
— Я её не тронул!
— Но собирались.— В глазах ангела сверкнул отблеск меча архистратига Михаила.— Ваше недостойное желание сместило стрелку весов. Он твой, Абифасдон...
— Не-э-эт! — Депутат грохнулся на колени, вытащил дорогущий крестик на массивной цепи, истерично вопя: — Господи, иже еси на небес...си, я каюсь... я... же... же, блин! Короче, двести тысяч баксов на храм! И ещё в детский дом! Ну куда ещё... хотите, просто вам?! Вот, прямо здесь, сейчас, два брюля по хрен знает скока каратов! А вы их на благое дело... это ж не взятка! А я... я...
Мне пришлось заткнуть ему рот углом одеяла. Альберт вывел всхлипывающую девочку из комнаты. За окном слышались далёкие гудки спешащих милицейских сирен. Надо уходить...
— Добро пожаловать в ад, смертный!
...Вот, собственно, и всё. Когда я вышел из ванной, освежившийся, отдохнувший, захватив палку и плеть, моя жена тихонечко всхлипывала на кухне. На чёрной скатерти лежал огромный букет белоснежных роз. На нежных лепестках ещё вздрагивали капли влаги, аромат царил просто божественный. Как ни верти, но иначе не скажешь...
— Только что передали, контрабандой. Сверху.— Азриэлла всхлипнула и вытерла нос кончиком хвоста.— Это твой Альберт, да?
— Да,— уверенно кивнул я, на всякий случай держась подальше.— В аду такого не достать. Я сегодня... в общем, я рассказал ему о тебе. Ангелы не могут иметь детей, но он искренне рад за нас. Если хочешь, я это выброшу...
— Нет...— Она осторожно коснулась толстого стебля кончиком когтя, задумчиво сорвала и прожевала один бутон.— Восхитительно! Как думаешь, если мы решим крестить ребёнка, то у него будет двойная защита сил Света и Тьмы?
— Возможно. Зато я точно знаю, кто будет самым лучшим крёстным...
P. S. Угадайте, как воспринял это Альберт? Не угадали... Да он меня чуть не задушил!
P. P. S. От радости...
Марина Урусова
Философский камень
Полдень. Скучно. Ни одного посетителя задень. Хозяин кабинета устал от безделья.
В дверь робко заглянул невысокий сухонький Старичок в фуфайке, валенках и еврейской шапочке-кипе.
— Проходите, гражданин! Присаживайтесь.— Следова¬тель, развалившись в кресле, указал на стул.
Старичок присел на самый краешек, по-девичьи сведя колени. Жилистые руки сдёрнули и нервно затеребили ша¬почку.
— Итак, с чем пришли? — лениво и барственно проце¬дил Следователь.
— С повинной,— смиренно ответил посетитель. Следователь подобрался, достал лист бумаги, но отвлёкся на телефонный звонок, успев, то ли попросить, то ли приказать:
— Представьте всё в письменном виде. По порядку, с подробностями.
Через полчаса перед Следователем лежала «явка с по¬винной» на полстраницы, а Старичок покорно ждал приго¬вора.
Служитель закона просмотрел документ, помотал голо¬вой, словно отмахиваясь от наваждения.
— Подождите, что вы тут написали? Вы утверждаете, что являетесь Леонардо да Винчи?
Старичок гордо выпрямился и выпятил грудь колесом:
— Это был расцвет моего творчества! Золотой век!
— И в то же время вы — Иероним Босх?
Посетитель сконфуженно развёл руками:
— Период психологической депрессии.
— И вы же — Сальвадор Дали?
Старичок воинственно упёр руки в бока:
— Ну поэкспериментировал немного! С кем не бывает!
— Хорошо. Но вы ещё и Казимир Малевич!
Старичок горестно вздохнул и бросил шапочку на пол:
— Творческий кризис!
Следователь расслабил узел галстука, махом, как водку, выпил стакан воды и зачитал вслух:
— «Последние семьдесят лет прожил в шкуре Зураба Церетели»! Как это понимать?
Дед язвительно изогнул бровь и процедил:
— Конъюнктура, мать её!
— Хорошо, но как же вас тогда зовут в действительно¬сти?
— Известно как — Николас Фламель! Вы что, «Гарри Поттер и философский камень» не читали? Зря. Познава¬тельная книжечка. Обо мне там, правда, маловато сказано.
Следователь вытер платочком лоб, подозревая нелад¬ное, но продолжил чтение:
— «В XVI веке изобрёл философский камень, который использовал в личных корыстных целях, скрываясь от инк¬визиции и НКВД». Как вам это удалось? Особенно от по¬следней инстанции?
Старичок, видя искренний интерес со стороны Следо¬вателя, охотно пояснил:
— Ну с инквизицией, известное дело, было проще. На¬пишешь чей-нибудь портрет и ждешь, когда оригинал ум¬рет. А потом объявляешься под видом эксперта и гово¬ришь, что это автопортрет великого художника. Фотогра¬фию и дактилоскопию тогда ещё не изобрели, Интернета и баз данных не завели. Так что всё просто. Как знакомые на¬чинают стареть, переселяешься в другой город под новым именем. Если кто из старых знакомых тебя и увидит, сдела¬ешь каменное лицо: обознался, мол. Так и жил. А вот от НКВД-то пришлось побегать. Научился гримироваться. Потом, когда медицина дошла до пластических операций, снова полегчало. Хочешь — под грузина, хочешь — под испанца, а то и под араба обработают. Лишь бы здоровье по¬зволило. Только на криминале каком-нибудь не засветись, и всё будет в порядке.
Беседа вошла в мирное русло. Следователь немного ус¬покоился, решив, что перед ним мирный сумасшедший.
— А почему же вы не сообщили о своём изобретении в органы? Может, не пришлось бы скрываться? Гении нуж¬ны любой власти.
Дедок скептически хмыкнул:
— Как не сообщил? Сообщил! Потом еле ноги унёс. Один из опытных образцов так в инквизиции и остался. Только неправильно они его использовали. Не тем людям жизнь продляли.
— Если ваши показания правдивы, назовите лиц, испо¬льзовавших философский камень. Имена, адреса, явки, пароли. Судя по всему, речь идёт о разветвлённой тайной организации.
— Ну почему же тайной? И не разветвлённая она вовсе! Один я остался!
— Как же так? Если кто-то ещё пользовался камнем, он должен жить вечно. Ну или несколько столетий и оставить след в истории.
— Так они и оставили. А сами ушли. Судите сами. Алек¬сандр Македонский...
— Гражданин Македонский умер в древности, а камень вы синтезировали в шестнадцатом веке!
— А я и не говорю, что он пользовался. Он и мечтать не мог о том, чего достиг Меншиков. Почитай, две Отечест¬венные войны Россия на его плечах вынесла. Был Менши¬ков — бил шведов, стал Кутузов — бил французов, как Жу¬ковым объявился, так немцам конец пришёл! А Малюта Скуратов, например, и в шкуре Берии столько жизней уг¬робил, что и сосчитать страшно! Наполеон дослужился до Гитлера. А вы думаете, почему фюрер так подражал Бона¬парту? Просто делал работу над ошибками. Тот же русский вариант, но в другом исполнении. Гитлер-то лучше был подготовлен.
— Подождите, но о каждом, кроме Малюты и Меншикова, столько книг издано, биографии чуть ли не поминут¬но расписаны. Как же они так «перевоплощались», что у них в каждой эпохе находились друзья детства?
Старичок посмотрел на Следователя как на слабоумно¬го:
— А как у тебя на каждое дело свидетели находятся? Вот так и у них находились. Кто перепутал, кто примазаться к славе захотел, а кого и вовсе журналисты придумали!
— Ну хорошо, а почему же они всё-таки умерли?
— Так все когда-то умирают. Камень продляет жизнь, но не даёт бессмертия. А от насильственной смерти никто не застрахован. Даже если всё время камень при себе иметь. Так кто ж им такое позволил бы. Передрались они из-за него. Ну и начали уничтожать соперников понемногу. Один я и остался, потому как у меня личный образец.
— Почему же вы решили прийти ко мне с повинной? Вы — единственный человек, проживший пятьсот лет. Прямо Кощей Бессмертный какой-то!
— Звали меня и так. Надоело мне прятаться. Жизнь хо¬роша, пока молод. До такой степени надоело бездарные па¬мятники ваять! А слышать дифирамбы в свой адрес и знать, что всё самое лучшее ты сделал более пятисот лет назад, ду¬маете, легко? Я пережил свою славу! А каково жён, детей да внуков хоронить! — Старик всхлипнул.— Помер вчера сы¬нок-то последний. Пора и мне уходить.