На улице было совсем темно, когда раздался звонок в дверь. Вставать и разговаривать с кем бы то ни было Ивану не хотелось, потому что кружилась голова и он боялся упасть, но пришлось это сделать, так как звонивший не собирался уходить. Настя, а это была она, вернувшись домой, узнала печальные новости о соседях и сразу же побежала к Ивану. Увидев его, бледного и беспомощного, все сразу поняла и, бережно обняв за плечи, повела к дивану, потом приготовила ужин. Есть он не мог, но чай выпил. Часа два спустя она собралась уходить, но он, лежавший до сих пор молча, открыл глаза и хриплым голосом попросил:
-Не уходи... ложись рядом.. пожалуйста.
В его словах и интонации Настя не услышала ничего, что могло бы ее смутить, поэтому ответила кратко:
-Хорошо.
Когда она легла, он, придвинувшись ближе, обнял ее и, уткнувшись лицом в волосы, пробормотал:
-Вот так...
Через несколько минут они уже спали. Он - потому что смертельно устал, она - потому что ей не о чем было беспокоиться, когда он находился рядом.
В последующие дни Настя оставалась все время с Иваном, помогая и ободряя. Он принимал ее заботу как должное, ведь действительно, если не она, то кто должен был быть рядом? Когда она появлялась в своей квартире и оставалась с матерью наедине, та не спрашивала, почему дочь не ночует дома, и, хотя Настя видела ее недовольно поджатые губы, желания что-то прояснить у нее не было, она молчала.
Но вот все закончилось, она привела в порядок его квартиру и вымыла полы. Он сидел, ссутулившись, за письменным столом в комнате родителей, как любил делать старший Цветков, когда она зашла сообщить, что уходит, и попрощаться, но, увидев его, погруженного в невеселые мысли, не смогла сказать об этом сразу, как решила, поэтому момент был упущен. Он, услышав шаги, повернулся, долго всматривался в ее лицо и, видимо, догадавшись обо всем, спросил:
-Ты ведь не оставишь меня?
Ну что она могла ответить? Конечно же, она сказала:
-Нет.
В эту ночь, как и в последующие за первой, Иван остался спать в комнате родителей, а она - на том же диване. Утром он пошел к ее матери и впервые за последние дни произнес целую речь.Иван попросил мать ни о чем не беспокоиться и позволить Насте еще какое-то время пожить в его квартире, потому что одному просто невыносимо переносить тишину пустых комнат и потому что иногда на него просто накатывает волна страха. Соседка, пораженная такой откровенностью, сменила гнев на милость, но все же поинтересовалась, где это видано, чтобы девушка жила в чужой квартире с молодым человеком, а ее мать не беспокоилась, на что Иван тут же ответил, что она и Настя ему не чужие, а роднее всех родных, поэтому и беспокоиться не о чем.
Так и началось для Насти странное время. Утром они вместе завтракали, потом расходились по своим делам, а вечером опять сходились вместе лишь для того, чтобы перекинуться парой слов, после чего он, как когда-то отец, закрывался в своей комнате, а она шла к матери. Однако в девятом часу Настя возвращалась, выходил из своей комнаты и Иван, они еще какое-то время проводили вместе перед телевизором, делая вид, что внимательно следят за происходившим на экране, почти не разговаривая, не глядя друг на друга, потом разбредались по углам. В это время Настя забыла о друзьях и подругах, похудела и замкнулась в себе: ей было плохо, потому что было плохо ему.
Через две недели мать потребовала, чтобы Настя вернулась, и дочь вернулась в тот же вечер. Когда она сообщила Ивану, что будет жить дома, он не уговаривал ее остаться, лишь поблагодарил за участие и попробовал улыбнуться, но улыбка получилась такой слабой и неуверенной, что у Насти от жалости сжалось сердце, и она почему-то почувствовала себя обиженной. Вот уж не надо было благодарить ее... Следующие четыре вечера она сидела дома и ждала его, старательно разыгрывая перед матерью роль счастливой молодой девушки, однако на пятый вечер, когда звонок наконец-то раздался, сразу поняла, что дождалась. Дверь открыла мать, и Иван с порога объявил, что пришел за Настей, потому что очень хочет, чтоб она пришла к нему жить навсегда. Он знал, что девушке были хорошо слышны его слова, поэтому, когда она появилась, он не стал повторять сказанное еще раз, а она и не ждала этого, а просто взяла его за руку, и они молча вышли.
Когда дверь его квартиры закрылась за ними, Иван обнял Настю и стал целовать, шепча, что в дальнейшем ни одной ночи и ни одного дня он не хочет провести один. Она желала того же, но промолчала, потому что он не спросил о ее чувствах, а она постеснялась сказать об этом. Слова о любви не были сказаны ни в этот день, ни позднее. В дальнейшем они как-то научились обходиться без них, а когда Иван торжественно объявлял, что он без Насти - пыль на дороге, она думала, что если это не объяснение в любви, то тогда что? Так они и жили, он, Настя и нечто, что существовало между ними, хоть и не было обозначено словами, но им было и так неплохо.
Они поженились лишь после рождения дочери. Он не звал ее замуж, а она не отвечала согласием, просто это было нужно, чтобы ребенок не рос безотцовщиной. Настя опять чувствовала себя уязвленной, но заботы о малышке оттеснили мрачные мысли на второй план. Иван полюбил дочь с первой минуты, как увидел, мог часами забавлять ее, разговаривая при этом на каком-то лишь одним им понятном языке. Вот кому достались все слова о любви! Оказывается, он знал их... Настя же была только той, кто всегда был рядом. Он тепло относился к ней, ночи были полны нежности, она знала, что желанна, но чувство какой-то неправильности не оставляло ее. Она гнала его, убеждая себя, что слова не значат ничего, главное - дела, но так и смогла освободиться от этого чувства совсем.
Три года спустя она поняла, что опять ждет ребенка. Иван был этому рад, а Настя была рада еще и тому, что рад был Иван. Мальчик умер при родах. Муж постоянно находился рядом, помогал ей во всем, но она, выслушивая слова утешения, жаждала среди них услышать все те же три несказанных, заветных, жаждала, потому что думала, что они смогут что-то изменить, как-то облегчить их боль, но так и не дождалась. Казалось бы, чего проще спросить обо всем у него и разом покончить со всеми сомнениями, но Настя не сумела заставить себя начать этот трудный для обоих разговор, потому что странно было, как ей казалось, в это время говорить не о маленьком мальчике с насупленными бровками и светлым пушком на головке, а о любви, однако, мысль о том, что ребенок не захотел жить там, где любви не было, по-прежнему не давала Насте покоя. Они отдалились друг от друга, лишь чувства к дочери не дали им разойтись совсем. Она понимала, как призрачно ее счастье, но ничего не могла сделать для того, чтобы он начал относиться к ней иначе. Не лучше, но иначе... Оставалось жить с этой болью и ждать, но чего и когда... она не знала, поэтому смирилась со всем происходящим в их жизни и стала незаметной мышкой как в мыслях, так и в желаниях.