Она встала.
— Ложитесь сюда и обнажите правую руку до плеча.
Она расстегнула манжет правого рукава и, сдвинув тонкую ткань до самого плеча, быстро закатала ее в валик.
— Вот так, — одобрительно сказал доктор. — Все хорошо.
Лежать ей было приятно, головная боль немного утихла, а когда одна из сестер подсунула ей под голову подушку, она почувствовала себя почти хорошо.
— Спасибо, сестрица, — произнесла она.
Ей бросилось в глаза, что на лице доктора появилось тревожное выражение. Углы губ дернулись, а лицо затряслось мелкой дрожью от какого-то внутреннего возбуждения.
— Сжимайте и разжимайте кулак, — скомандовал он и стал сжимать и разжимать свой кулак, растопыривая пальцы. Она повторила его движение и заметила, что он напряженно смотрит на ее локтевую ямку.
— Замечательно, просто великолепно! — вдруг воскликнул он. — Взгляните, сестрица, как она набухла… Прекрасно, сейчас мы аккуратненько в нее войдем. А теперь… — Он подошел к каталке с девушкой и тихим голосом произнес: — Фройляйн Фишер, надо сжимать и разжимать кулак… Вот так.
Он еще раз показал, как это делается, и Регина напряженно всматривалась в серьезные, почти отрешенные лица монахинь и доктора, которые молча наблюдали, как худая бледная рука вяло приподнялась и маленький кулачок начал судорожно сжиматься и разжиматься.
— Спокойнее, — сказал доктор, — еще спокойнее. Вот так.
Он опять начал неторопливо и равномерно сжимать и разжимать кулак, растопыривая сильные ярко-розовые пальцы, а сам внимательно смотрел на предплечье девушки. Потом вздохнул:
— Ничего не видно. Да и неудивительно. Тем не менее начнем. Ждать бессмысленно. Приступаем! Отвернитесь налево, — скомандовал он Регине.
Она послушалась и уперлась глазами в выкрашенную светло-зеленой краской стену, к которой прилипли черные тонкие волоски от кисти — эти отчетливые полоски образовывали какой-то уродливый рисунок. На этой же стене висела Мадонна — большая, чуть ли не метровая фигура из обожженной глины. Мадонна держала сына вертикально и немного впереди себя, так что его непомерно большой венец закрывал ее грудь и видно было только ее лицо. Регина так обессилела, что чувствовала — вот-вот уснет, глаза сами собой закрывались, она с трудом удерживала веки: изображение Богоматери плыло на этом противном зеленом фоне, словно по воде…
Внезапно она дернулась вправо, ощутив укол в руку, и увидела, что доктор воткнул ей в вену плоскую и скошенную, похожую на перышко для письма, иглу на конце резиновой трубочки…
— Сожмите и разожмите кулак.
Она стала сжимать и разжимать пальцы и почувствовала, что немного выше иглы у нее наложен жгут. Она втянула носом опрятный и какой-то обезличенный запах монахини, видимо стоявшей у ее изголовья.
— Быстрее, затяните потуже! — воскликнул доктор, но кровь уже брызнула вверх и осела плотными красными пятнами на грубой ткани его белого халата. — Проклятье! — выругался доктор, но жгут на ее руке уже был затянут совсем туго, и она поняла, что не сможет заснуть.
Регина повернула голову, услышала, что доктор опять скомандовал: «Сожмите и разожмите кулак», увидела, как он воткнул иглу в тонкую белую руку и как ее вытащил, потом опять скомандовал: «Сожмите и разожмите кулак» — и много-много раз втыкал иглу в тонкую руку и вытаскивал ее. Его грубое лицо покрылось каплями пота — красное и мокрое, оно резко контрастировало с мертвенно-бледным лицом монахини, державшей резиновую трубочку и теперь присоединявшей к ней круглую стеклянную колбочку, похожую на маленькие песочные часы…
Она тихонько вскрикнула, когда напор крови, скопившейся в ее руке, внезапно ослаб, и с некоторым интересом стала наблюдать, как наполнялась пустая резиновая трубка и как ее кровь толчками набиралась в стеклянную колбочку — темная пенящаяся жидкость, поступавшая под большим напором…
— Затяните! — скомандовал доктор. И она увидела, как опустился уровень жидкости в стеклянной колбочке, а вторая пустая резиновая трубочка, протянувшаяся к руке незнакомой девушки, стала наполняться ритмичными легкими толчками.
Все это происходило невыносимо медленно, и Регина ощущала глубокую безжалостную усталость, которая улетучивалась всякий раз, когда в ее онемевшую правую руку вновь быстро притекала кровь и, бурно крутясь, скапливалась в стеклянной колбочке вверху…
— Прекрасно, — пробормотал доктор несколько раз, — просто великолепно. — И она увидела на его лице выражение, чрезвычайно удивившее ее, — выражение, которого она никак не могла ожидать: то была радость, подлинная радость. — Прекрасно! — опять произнес доктор. — Великолепно! Только бы она выдержала.