- Скажите, э-э-э.
- Сергей Дмитриевич.
- Скажите, Сергей Дмитриевич, какие отношения у Вас с дочерью?
- Хорошие, тёплые и полное взаимопонимание, - говорю с улыбкой, еще не понимая, куда она клонит.
- Кому сообщение на телефоне отправляла она? - Она схватила дрожащей рукой телефон и открыла исходящие сообщения, а там написано: "Мне вчера ночью понравилось, сегодня повторим!"
- Вообще-то, гнусно читать чужую переписку, но раз, Вы прочли, отвечаю - мне.
- Вот, значит, как? Теперь-то уж, даже боюсь предположить, какие у Вас отношения с дочерью.
Взять бы сейчас и врезать ей в торец, чтобы очки превратились в контактные линзы! Но мне нельзя это делать, если в ход пошли кулаки - значит враг тебя победил в поединке. Как там у Лао- Цзы в его трактате о войне? "Умеющий управлять другими силен, но умеющий владеть собой еще сильнее." Вовремя, вспомнил, а так бы накуролесил, невесть что. Ни даже мускул не дрогнул на моем лице.
- И Вы, связав воедино все эти факты сделали выводы? Что может делать отец с дочерью вечером? Например, учить рисовать. Вы, не находите? Ребенку может это понравиться? В общем, так, - говорю уже холодно и в высшей степени официально, - моей дочери вредно быть Вашей ученицей, поэтому, завтра утром, подаю заявление директору школы о переводе и именно, с такой трактовкой причины. Мне Вас жаль, незаслуженно заслуженный учитель.
Как её колбасило! У неё больше нет аргументов, последний, самый убийственный она выложила. Но, ведь, попала в самую точку! Если бы я сорвался, то выдал себя с потрохами. Протягиваю руку с жестом "А ну-ка, верни краденное". Пальцами так, пошевелил и она сконфуженно сгребла все "аксессуары проститутки" в сумочку, вручила мне.
- Тетрадку забыли, - говорю и опять пошевелил пальцами, - мне пригодится, сохраню на память, о том, как рос Великий художник.
Выхожу, даже не попрощавшись. В моем положении, всё же лучше заводить друзей, а я наживаю врагов, причём пачками. Но эту вот, тварь, в друзья? Боже, упаси! И таких к детям подпускают? Даже дают звание? Сейчас приду, домой, будем советоваться, в какую школу переводиться, вот только жаль, конец года, последние полмесяца доучиться. Не рационально, как-то, но я не хочу, чтобы этой стервы кусок, унижала мою принцессу. Может быть в параллельный класс попроситься? Тоже выход, однако.
Но, посоветоваться так и не пришлось. Я сразу заподозрил неладное, двери квартиры настежь открыты, а я Свете строго наказывал, запираться. Еще в придачу, из кухни вылил удушливый, едкий дым, на газовой плите горела сковородка, с углями посредине, всё, что осталось от поджарки для супа. Света не настолько легкомысленная, уйти гулять и бросить без присмотра огонь. Сразу, как вспышка, мысль: "Верка!" Других версий быть не может, по определению, зря что ли медведь пчёл развлекал, и втирал про почти нереальную, неземную любовь к своему единственному чаду?
Бросился по лестнице на верх, к Пашкиной двери с криками: "Света! Света!" Звоню в их двери, тарабаню. Тишина. Затаились. Звоню, стучу, непрерывно, кричу: "Откройте! Мать, вашу!" И вдруг слышу Светин визг из далека, из глубины квартиры, из наглухо закрытой дальней спальни. Такой звонкий и пронзительный, что пробился сквозь несколько плотно закрытых дверей. Она там! Разгоняюсь и из всех сил бью стопой в дверь. Вышибу! А потом, вышибу мозги ублюдкам. Дверь как приваренная к косяку, советская еще, дубовая - не пробить, что сейф в банке. В полицию позвонить? Как бы не так! Верка - законная мать по документам, а я, лишь сосед. Так, кто похитил ребенка? Нужно прорываться своими силами. У меня есть электродрель. Высверлю замок, а потом этой же дрелью буду пытать злодеев! Схватил дрель, переноску и за дело. Только одно отверстие просверлил, как Верка отозвалась с той стороны двери:
- Сто тысяч, - кричит, - и забирай на сегодня!
Тварина! Правильную картину, про Веркин рай написал! Торгует ребенком, только на месте жирдяя оказался я. Вот, сейчас, взломаю двери и так отметелю её, печень отобью, почки, пусть сдохнет. Нет! Посадят еще. И за кого? Спокойно, спокойно. Держи себя в руках! Ты всех победишь, если победишь себя. Как её наказать? Мне нужны доказательства против неё, когда в суд подам. Хватаю Светин телефон из сумочки, которая до сих пор болталась у меня на плече. Где тут, диктофон? Вот он! Включаю и прислонил микрофоном к замочной скважине.
- Только на сегодня или навсегда?
- Только, сегодня! - кричит она, в просверленное отверстие, - следующий раз, еще сто тысяч.
- Почему так дорого? Давай, сто тысяч на год?
- Ага! Ты её будешь трахать, а я буду страдать, она же моя, девочка, моя маленькая доченька. Сто тысяч в день или я кому-нибудь другому предложу.
- Хорошо! Миллион в год, ты же знаешь, что у меня есть миллион.
- Нет! Сто тысяч в день.
- Соглашайся, дура! Такие деньжищи! Кто тебе еще даст лимон? - Это уже Коленька подключился в торги.
- Нет!
- Ну, как хочешь, - говорю, подыгрывая Коляну, - поищи клиентов, кто заплатит столько.
- Нет! Так дешево, любовь не продаю.
- Давай так. Миллион сейчас и по тысяче в любое время, когда попросишь?
- Верунчик! Тысяча в день!
Я его понимаю. Лучше синица в руках. А так, вообще, ничего не получит, ну, разве что, синяк под глаз. Верка замолчала, сопит в замочную скважину, думает.
- Мильон двести! - Наконец приняла решение она. - И две тысячи, когда захочу.
- Хорошо, - Согласился я, и напоследок поторговался, для убедительности, - но только, в день! А то, знаю я тебя, будешь каждые полчаса, меня доставать! Где я столько денег наберу?
- Захочешь, наберешь, - проворчала она и надолго замолчала.
Я тоже молчу, торопить нельзя, спугнешь куропатку, потом лес вырубать, чтоб найти её.
- Когда, захочу! - упрямая какая и жадная. Жадность фраера сгубит.
- Ладно, согласен, только не очень часто. Давай, открывай.
- А ты, нас побьешь!
Ну, сообразила, наконец! А ты, милая не знала, что киднеппинг - трудный бизнес? Иногда и бьют.
- Не побью. Мое слово, тверже гороха.
Молчит, напряженно думает, потом:
- Сначала деньги!
- Конечно! Бизнес, превыше всего.
И она открыла! Тупая курица. Как только щелкнул замок, я навалился всем корпусом на дверь, хоть Верка и подставила ногу, на всякий случай. Вложил в это всю силу. И я победил, дверь резко открылась. А также, прямым ударом в грудную клетку отбросил Верку аж в зал, она открыла своей тушкой дверь зала и упала на батарею пивных бутылок, что они заботливо собрали в центре, наверное, чтобы сдать. Звонкий грохот бьющейся посуды и Веркин крик:
- Ты же обещал!
- Я передумал, - замахнулся, метя Коленьке в его и так уже сломанный нос, но тот поднял руки вверх, типа, "Сдаюсь! Не моя идея!" Да он, тут и не причем, мне, итак его жаль, до боли, он живет с этой гадиной, что уже - бессмертный подвиг.
- Где она?
Тот показывает пальцем куда улетела Верка не опуская рук. Бросился бегом мимо пытающейся подняться Верки, не преминул мстительно пнуть ее ботинком под зад, и она вновь загрохотала бутылками. Двери спальни они подперли шваброй, чтобы Света не смогла выбраться. Швабру, я просто сломал, она никак не высовывалась из ручки, застряла.
- Папа! - Света кинулась мне в руки, вся дрожит, плачет, грязная будто ее по земле волочили, шелковое платье изодрано в клочья. Даже подол, до самого пупка! Они её пытались изнасиловать? Да я их, на месте, в кровавое месиво искрошу, вон теми стеклами разбитых бутылок!
- Они тебя били?
- Да.
- Что-нибудь еще, сделали?
- Они закрыли меня здесь! Я их боюсь!
Поднял ее на руках, прижал к себе. Моё солнышко.
- Собирайтесь! - сурово приказываю Верке, - четыре минуты на сборы, и чтобы вашего духу здесь не было!
- А куда мы пойдем? - Захныкала Верка, да она еще и ойкала от недавних побоев, осколком стекла сильно порезало руку и кровь текла по ладони прямо на пол.
- Меня, нисколько, не волнует. Могу позвонить и вас заберут в тюрьму. Живо! - уже кричу Коляну, как самому адекватному из этой парочки, - У вас осталось уже три минуты. Как выйдет время, начну бить тебя!
- Верунчик, пойдем! На вокзале переночуем, не впервой.
- Это мой дом и я, отсюда, - начала было она причитать, но я сделал шаг в её сторону, и она заткнулась.
Многовато я им дал времени на сборы, у них и вещей, особо, нет никаких, кроме засаленных паспортов без прописки. Терпеливо жду, держа на руках Свету. Колян заботливо поднимает Верку, перевязывает ей какой-то грязной тряпочкой руку, причитает:
- Говорил тебе, не надо. Говорил, побьет. А ты, надо, надо! Теперь без дома остались, и тысячу давал бы иногда, когда хорошо попросишь.
Блин, мужик практичней Верки оказался. Ведь и давал бы иногда. Но сейчас терпеть не буду. Пошла вон, отсюда, вонючка! Собрались, уходят.