— Да, я знаю, — кивнул Чу Пен, — она была хорошим человеком.
— Знаете, но как? — удивилась Соня.
— Девочка, — мягко произнес старик, — я вижу, когда чья-то сила растворяется навсегда, исчезает из этого мира. Это все равно что видеть яд Табрала, только проще.
— Вы снова об этом яде…
— Ты так и не вспомнила? — взглянул на нее Чу Пен, — а должна бы уже. Ты ведь снова им отравлена.
— Я недавно проходила обследование, — твердо заметила Соня, решив отгородиться мысленно от любых предсказаний старика. Она скоро будет мамой: ни к чему ей все эти мрачные россказни. Хотя то, что он каким-то образом понял, что Ира умерла, заинтриговало ее.
— Да, — кивнул Чу Пен, — вернее, не ты, а кое-что внутри тебя.
— О чем вы? — встревожилась Соня. Он понятия не имел о ребенке, и никак не мог о нем знать. Потом, врач ей сказал, что с беременностью все в порядке, и она здорова.
— Ребенок внутри тебя, — произнес старик, — он не выживет. Мне жаль, — Чу Пен налил ей и себе по новой чашечке чая.
— С чего вы взяли, что у меня вообще будет ребенок? — возмутилась Соня.
— Вижу, — просто ответил Чу Пен.
— Допустим, но зачем вы мне говорите, что он не выживет? Я ведь только решила его оставить. Этой был мой выбор: жить ему или нет. И я решила, что он будет жить, — Соня говорила поспешно, сбивчиво, начиная не на шутку нервничать.
— Не нам решать, — покачал головой Чу Пен. — Он уже принадлежит Табралу, поверь мне, и тут ничего не поделаешь.
— Какому Табралу? — едва не заорала Соня, и Чу Пен спокойно, не спеша, вновь пересказал ей старую легенду.
Каждое его слово ложилось в ее сердце будто на свое старое место, так, словно она всегда это знала. Соня слушала, и отчаяние затапливало ее все сильнее, безысходность.
— Зачем ему забирать детей? — тихо спросила она. А в голове проплывали и исчезали в бесконечности картины, которые она рисовала раньше: вот она сообщает Денису о том, что беременна, и решила оставить ребенка и надменно уходит прочь, не обращая внимания на его вопли, вот она рожает самого красивого на свете малыша, вот они с Машкой нянчатся с ним вместе, дают ему имя, Филипп.
— Он забирает тех, чье время пришло, независимо от возраста, — пожал плечами Чу Пен. — Пей чай, — он подвинул к ней маленькую чашечку, — мы все здесь всего лишь гости.
— Да, но почему другие гостят семьями, а я все время одна? — горестно возмутилась Соня, проглатывая чай вместе со слезами.
— Ты снова задаешь слишком много вопросов, — пробормотал он, разглядывая стенки своей чашки.
Соня замолчала, но мысли не умолкали. Кем бы она ни считала Чу Пена, сейчас она понимала, что каким-то образом он знает истину, и то, что он говорит — правда. Врачи со временем, возможно, найдут проблему, а скорее, на таком маленьком сроке уже признают ее постфактум. Чу Пен же обладал даром видения, и говорил ей то, что происходило сейчас.
— Вы говорили, что меня исцелил его же яд, — с надеждой произнесла Соня. — Так может, то же самое случится и с ребенком?
Чу Пен посмотрел на нее, как на сумасшедшую.
— Скорее, этот же яд будет убивать все чужеродные клетки в твоем организме. Боюсь, ты сохранила в себе суть этого яда, и теперь она снова пробудилась, возрожденная к жизни, чтобы уничтожать.
— Это значит, что я никогда не смогу… — Соня замолчала на полуслове.
— Боюсь, что так, — заметил Чу Пен.
— А Ира… у Иры было то же самое? — с замиранием сердца спросила она.
— Нет, — покачал головой Чу Пен. — Вы — разные люди, и у вас разные судьбы.
— Что же мне делать? — в отчаянии спросила Соня.
— Избавиться от иллюзий, — ответил старик, перекладывая ноги и прикрывая глаза. Он снова погрузился в себя, и, слушая, как выровнялось и замедлилось его дыхание, Соня поняла, что это надолго. Она тихо поднялась, чтобы не потревожить его, и вышла из комнаты.
Сны
Соня лежала дома на кровати и бесцельно смотрела в потолок. У нее уже несколько дней тянул низ живота, но она списывала это все на утомленность и нервы. А оказывается, это были первые признаки того, что с ее беременностью что-то не так. Побывав у Чу Пена, она перечитала кучу литературы на тему сохранения беременности в первом триместре и убедилась только в одном: если это была угроза срыва, тогда можно было еще что-то сделать — пить кровоостанавливающее, гормоны, в конце концов, лечь под капельницу, но в том случае, если ребенок просто замирал, ничего сделать было нельзя. Это была смерть, маленькая, скрытая глубоко внутри, но, тем не менее, смерть. И больших взрослых людей, к которым легко добраться и у которых можно спросить, что у них болит, не всегда спасали, а двухмесячного малыша… у него не было никаких шансов. Она пошла на узи на следующий день, и доктор снова ей сказал, что с ребенком все в порядке, выписал какие-то витамины, рекомендовал больше отдыхать, чтобы тянущие ощущения прекратились. Он не видел того, о чем говорил Чу Пен. А Соня ощущала, что часы маленького человечка внутри неумолимо истекают.