Мистер Мур улыбнулся, допивая:
– Вы говорите, как профессор Джеймс. Он утверждает то же самое. Вы, кстати, так с ним и не виделись?
– Не говорите ерунды, – отозвался доктор, слегка смутившись при упоминании своего старого учителя, с которым, по правде сказать, он действительно не разговаривал уже много лет.
– Что ж, – сказал Люциус, пытаясь выглядеть беспристрастным. – У испанцев, допустим, есть веский повод на нас обижаться – мы же как только их не обзывали, от свиней до мясников, из-за их обращения с кубинскими повстанцами.
Мисс Говард выказала озадаченную улыбку:
– Как, интересно, одна персона может являться и свиньей, и мясником?
– Уж не знаю как, но им удалось, – ответил мистер Мур. – Они вели себя как кровожадные дикари, пытаясь задавить бунт, – все эти их концентрационные лагеря, массовые казни…
– Да, но и повстанцы платили им той же монетой, Джон, – вмешался Маркус. – Зверские убийства пленных солдат – и гражданского населения, если то не соглашалось «бороться за правое дело».
– Маркус прав, Мур, – нетерпеливо бросил доктор. – Это восстание не имело никакого отношения ни к свободе, ни к демократии. Оно – ради власти. У одной стороны она есть, другой ее хочется. Вот и все.
– Верно, – пожав плечами, согласился мистер Мур.
– А мы, выходит, желаем учредить своего рода Американскую Империю, – добавил Люциус.
– Да. И да поможет нам бог. – Доктор вернулся к своему креслу, взял со стола письмо мистера Рузвельта и еще раз его проглядел. Сел, сгибая его пополам, и отложил, брезгливо фыркнув. – Но… довольно об этом, – сказал он, проведя рукой по лицу. – Хорошо… полагаю, вы все же расскажете мне, что вас сюда привело?
– Что привело нас? – Произнося это, мистер Мур выглядел воплощением оскорбленной невинности – такой спектакль сделал бы честь любой звезде варьете с Бауэри. – А что должно было нас сюда привести? Беспокойство. Моральная поддержка. Что ж еще?
– И только? – подозрительно спросил доктор.
– Нет. Не только. – Мистер Мур обернулся к роялю. – Сайрус, как ты считаешь, нельзя ли нам насладиться чем-то менее погребальным? Я уверен, все мы здесь глубоко сочувствуем Отелло, задушившему по ошибке свою милую супругу, однако на фоне удивительных красот, являемых Природой за окном, мне кажется, стоит позабыть о таких настроениях. Ты, случаем, не знаешь чего-нибудь менее… ну, что ли… менее нудного, а? В конце концов, друзья и коллеги, лето на дворе!
Сайрус ответил тем, что плавно перешел на «Белое» – песенку, популярную годах в сороковых, – в точности угодив мистеру Муру. Тот мгновенно заулыбался доктору, посмотревшему на него с некоторым беспокойством.
– Бывают моменты, – сказал он, – когда я действительно сомневаюсь в вашей вменяемости, Мур.
– Ох, ну ладно вам, Крайцлер! – отозвался тот. – Говорю же вам, все будет хорошо. В подтверждение чего мы принесли вам живое свидетельство того, что вещи вновь обращаются к своему привычному ходу. – И мистер Мур слегка кивнул, показывая на Маркуса и Люциуса.
– Детектив-сержанты? – тихо спросил доктор, глядя на них. – Но вы-то ко всему этому какое имеете отношение?
Маркус укоризненно глянул на мистера Мура и произнес, вручая ему пустой стакан:
– Это было поистине изящно, Джон. Лучше б тебе заняться напитками.
– С превеликим удовольствием! – вскричал мистер Мур и, приплясывая, удалился к батарее бутылок на тележке.
Доктор перестал ожидать здравого смысла от представителя прессы и снова обернулся к Айзексонам:
– Джентльмены? Неужто у мистера Мура и вправду так сдали нервы, коль он привел вас сюда, руководствуясь неким воображаемым поводом?
– О, это был вовсе не Джон, – живо ответил Маркус.
– Можете благодарить капитана О’Брайена, – добавил Люциус. – Если, конечно, «благодарность» в данном случае – уместное слово.
– Главу Сыскного бюро? – удивился доктор Крайцлер. – И за что же мне следует его благодарить?
– За то, что следующие шестьдесят дней, боюсь, вам предстоит частенько видеться с нами обоими, – ответил Маркус. – Вы в курсе, доктор, что суд постановил начать полицейское расследование событий, имевших место в вашей клинике?
То, что последовало дальше, щелкнуло у меня в голове сразу, как, я уверен, и в голове доктора; тем не менее он произнес всего лишь: