Сайрус восседал на скамье в парке Мэдисон-сквер за длинной вереницей двуколок, карауливших седоков на Пятой авеню. Не снижая скорости, я промчался между экипажами, пробежал по газону, отмечавшему границу парка, и, подлетев наконец к скамье, с ходу вручил Сайрусу коробку, вилку и салфетку, после чего плюхнулся рядом на траву. Мы немного поболтали, похрустывая крабами – их в тот день приготовили, как я люблю: просто пожарили в масле, – и заели гарниром: итальянским салатом и рисом с бананами. Прекрасная еда – а еще лучше оттого, что бесплатная. Доев, я развалился на травке и побаловал себя сигареткой.
– Сайрус, – сказал я, глазея на небо сквозь кроны и сучья деревьев, – как думаешь, сколько еще пройдет, пока доктор не вытурит миссис Лешко?
– Не знаю, – ответил он, доедая. – Но бесконечно так продолжаться не сможет.
– Ага, – согласился я и немного помедлил, прежде чем позволить сорваться с языка мысли, преследовавшей меня с прошлой ночи, когда я вгляделся у Пинки в лицо «Маленькой девы Акадии». – Сайрус?
– Здесь я.
– Как думаешь, а доктор может нанять Кэт? Ну, в смысле, прислугой.
Повисла долгая пауза, ясно сказавшая мне все, что было у Сайруса на уме, но вскорости он выразил это словами:
– Кэт должна захотеть работать, Стиви. У нее большие планы. Про себя. Сомнительно, что ее это заинтересует.
– Да, наверное. Я просто подумал…
– Знаю я, что ты подумал, – ответил гигант, изо всех сил стараясь мне посочувствовать. – Можешь спросить у доктора – вот только, как я уже сказал, вряд ли она захочет.
Я не стал развивать тему, и, проведя несколько минут в тишине, мы перешли к другому. Но мысль крепко засела у меня в башке, и я намеревался во что бы то ни стало ее проверить.
Когда доктор, мистер Мур и мисс Говард вышли из «Дельмонико», уже было начало пятого, и вид у них всех был при этом довольно несчастный. Доктор торопливо миновал нас с Сайрусом, сухо бросив на ходу:
– Мы прогуляемся, – и все остальные потопали следом. Я умышленно не спешил, равно как Сайрус и мисс Говард, а мистер Мур не отставал от доктора, о чем-то с ним тихо беседуя. Ни Сайрус, ни я не стали допытываться, что же произошло; мисс Говард прочла вопрос у нас на физиономиях.
– Это было ужасно, – сказал она. – Слухи о расследовании в Институте разошлись по всему городу. Даже старые друзья от него отвернулись. Такое чувство, будто нас там и не было. Благослови боже Чарли – без его стараний там было бы вовсе невыносимо.
Мы шли вниз по Бродвею.
То была предсказуемая реакция, как мне показалось, со стороны тех, кто величает себя «обществом», и хоть я знал, что доктор и дальше будет делать вид, будто происходящее никоим разом его не заботит, я также знал, что в глубине души он просто кипит от возмущения. А все потому, что, как и сказала мисс Говард, средь этой общественной стаи было несколько человек, коих доктор почитал за друзей, и видеть, как они ударились в грубость вместе с прочими… В общем, я даже был рад, что у нас нашлось время для пешей прогулки до штаб-квартиры. И я мог лишь надеяться, что мистеру Муру удастся перевести внимание доктора на наше общее дело к тому времени, когда мы дойдем.
И ему фактически это удалось – во всяком случае, он сделал то, на что разумно было рассчитывать. Когда мы дошли до здания из желтого кирпича и обнаружили поджидавших нас там братьев Айзексонов, доктор заговорил с ними спокойно и деловито. Когда же мы поднялись на шестой этаж, разговор уже свернул на то, как нам следует представить гостям художественный сеанс. Мисс Говард, очевидно, успела предупредить сеньору Линарес, чтобы та не говорила о том, что же произошло в действительности, но сообщила нам, что «ничто» не сможет удовлетворить ненасытного любопытства миссис Кэди Стэнтон. Мисс Говард прикинула, что́ будет, если выдать портретируемую особу за старую приятельницу – или, опять же, родственницу – сеньоры, но это никак бы не объяснило шрамов и ушибов последней; а мисс Говард была уверена, что миссис Кэди Стэнтон непременно поинтересуется их происхождением, ибо мужья, избивающие жен, – та тема, на которую она читала проповеди уже несколько десятков лет. Вообще-то, сообщила нам мисс Говард, миссис Кэди Стэнтон неоднократно критиковали другие руководительницы женского движения, поскольку та вкладывала не меньше усилий в попытки изменить условия, вызывавшие насилие в семьях (пьянство и прочее), и облегчить женщинам выход из сложных ситуаций, смягчив разводное законодательство, нежели в отстаивание избирательного права для своих товарок. Должен заметить, я понимал ее стремления: большинству женщин в моем старом районе было наплевать с высокой колокольни на то, кто у нас президент, – все их силы уходили на то, чтобы пережить супружеские буйства.