- Она мне ногу переехала!
- Жаль, что не твою дурацкую башку. - Роберт ухмыльнулся. - Заходи.
Устроившись в гостиной с бокалом виски, Питер изучал многострадальные конечности. Пошевелил пальцами:
- Кажется, ничего не сломано.
- Ну и слава богу. До завтра, значит, дотянешь.
- От Анжелы ничего?
- Ничего.
- Мне очень жаль. Ей-богу, не понимаю, что я такого сказал. Почему она сбежала? Не понимаю.
- Неважно, - прервал его Роберт. - Теперь уже неважно.
- Решил поставить точку? - Да.
Помолчали.
- У меня билеты на регби в субботу. Пойдешь?
- Еще бы.
Питер опрокинул бокал, вздохнул и поднялся.
- Скажу, пожалуй... Похоже, у нас с Анитой ничего не выйдет.
- Жаль, Питер. От души жаль.
- Н-да... - Питер потер кулаком глаз и посмотрел в угол, на портрет Анжелы. - А что с картиной?
- Да какая разница? - с горечью сказал Роберт. - С картинами тоже покончено.
- Не стоило, наверное, рассказывать тебе про Анжелу. Узнал бы сам со временем.
- Ты поступил как друг.
- Думаешь? Что ж. - Питер запнулся. - Нет. Буду честным до конца. Боюсь, мотивы у меня были не самые благородные.
- Что ты этим хочешь сказать?
- Не знаю. - Он снова тяжко вздохнул. - Кажется, теперь я вообще ничего не знаю. Ну ладно. Друзья, да?
Роберт криво улыбнулся, однако тоже встал и пожал протянутую пухлую руку.
Питер уцепился за его ладонь, как за спасательный круг. И тряс, и мял, пока не услышал:
- Друзья, друзья.
Следующие десять минут превратились для Роберта в сущий кошмар. Питер рыдал; он выл, всхлипывал, мотал головой, раскачивался всем телом и размазывал слезы по трясущимся щекам, а Роберту оставалось смотреть в пространство и мечтать оказаться в другом месте.
- Ну-ну... - буркнул он.
- Прости, прости. - Питер наконец нашел в себе силы от него оторваться.
- Ничего, справишься. - Роберт неуклюже похлопал приятеля по плечу.
- Как ты думаешь, у нее кто-то есть? Скажи, если знаешь, Роберт. Ты знаешь что-нибудь?
- Абсолютно ничего.
- Да?
- Да. Абсолютно ничего не знаю. Абсолютно.
- Одного "абсолютно" вполне достаточно.
- Хорошо. Абсолютно - один раз.
- Ладно.
Улыбнувшись дрожащими губами, Питер выудил из кармана платок, утерся. Сложил платок и сунул обратно в карман.
- Н-да. Надо взять себя в руки. Лучшее, что можно сделать. Спасибо, что выслушал, и все такое.
- Всегда к твоим услугам. - Роберт еще раз похлопал Питера по плечу и на всякий случай отпрянул.
- А я что, и вправду заносчивая, самоуверенная, жирная скотина?
- Нет, конечно.
После его ухода Роберт накрыл простыней морской пейзаж, над которым работал, и достал из угла портрет Анжелы. Наполнил еще один бокал, уселся на стул перед мольбертом. Тянул виски и смотрел, смотрел, смотрел. Не зная, что позади него, скрестив руки на груди и склонив голову набок, стоит Бонни.
- Вот, значит, как ты теперь проводишь время.
Роберт вздрогнул.
- Я занят. Оставь меня, пожалуйста.
- Занят, - фыркнула Бонни. С того последнего разговора на лодке она, как ни странно, не появлялась, а Роберт встреч с матерью не искал. - Он занят, - повторила Бонни, сняла портрет с мольберта, повернула к окну. - В точку попал, врать не стану. Можно успокоиться и любить портрет в свое удовольствие. Замечательно.
- Кто сказал, что я ее люблю?
- Ты сказал, сынок. Только что.
- Бонни...
Слова застряли у него в горле. Бонни молча подняла портрет и изо всех сил ударила им о спинку стула. Роберт бросился к матери, но она успела ударить еще раз.
- Что ты делаешь? Ты спятила!
- А ты сомневался? - Пустые глаза, скучный тон.
- Убирайся! Вон! - Роберт пихнул мать к двери. Останься она еще хоть на минуту, и он за себя не ручается. Но Бонни - откуда только силы взялись стояла насмерть.
- Послушай меня, - выдохнула она, упираясь. - Эта девочка создана для тебя. Она просто чудо. Никакая картинка тебе ее не заменит. Я надеялась, что ты сам это поймешь, что мне не придется подталкивать... ха! Похоже, без этого не обойтись.
- Бонни. Повторяю. Уходи. В противном случае толкать придется мне. Башмаком. Вон!
- Нет!
Обхватив солидный торс матери, Роберт предпринял еще одну попытку выпихнуть ее. Бесполезно. Бонни словно приросла к полу.
- Если мне придется силой вышвырнуть тебя вон из дома, из моей проклятой жизни, значит, так тому и быть. Прошу в последний раз. Уходи.
- Я ведь тебе счастья желаю.
- Большинство матерей подписались бы под этими словами. Проблема в том, что их желание чаще всего приносит обратный результат.
- Да пошел ты со своими гладкими речами! Проблема в том, что я действительно желаю тебе счастья, даже если в данную минуту меня берут сильные сомнения - а заслуживает ли это дерьмо счастья? Девочка чудо. Она сделает тебя счастливым. А ты отшвыриваешь ее прочь, как и всех остальных!
- Остальные не были проститутками, Бонни!
- Что?
- Что слышала. - Голос упал. И руки вяло упали по бокам. Самое страшное сказано. Роберт прекратил борьбу. - Ну вот. Теперь ты знаешь.
- Д-да... - На большее Бонни не хватило.
- Именно.
- Ты говорил с ней об этом?
- Еще бы. Никакого желания бросить. Более того, она обожает свою работу. Каждый день общается с психами и утверждает, что способна с ними справиться. Знаешь, откуда я узнал? От Питера. Он выследил ее до... до ее кукольного дома. Я тоже туда съездил, она даже разговаривать не захотела. Только ахнула.
- Ахнула?
- Ладно, неважно.
Бонни, шатаясь, добралась до дивана.
- Да...
Вжизни такого не бывало, чтобы Бонни потеряла дар речи. Необычная ситуация, которой Роберт не смог воспользоваться. Он проглотил виски, посмотрел на расстроенное лицо матери и налил ей тоже, решив промолчать. Промолчать о том, что до самой смерти никому больше не поверит. О том, что всю жизнь только этим и занимался - старался никому не верить. О том, что снова и снова натыкался на ложь, скрывающую другую ложь. И о том, что только в картинах, под слоями многолетней грязи, находил правду.
- Дерьмо! - прорвался в его мысли американский акцент матери. - Дерьмо!
- Ой, ради бога, Бонни. Давай обойдемся без твоих американизмов.
С ее губ сорвался странный шипящий звук, словно выходил воздух из надувного матраца.
- В самом деле. - Она дернула плечами. - Давно пора. Самой противно.
- Что? - Роберт потрясение смотрел на нее. Куда подевался ее акцент? Великолепный Лондонский выговор, без малейшего намека на заокеанскую речь.
- Что слышал.
- Это точно. Но что это значит, Бонни? Хочешь сказать, ты не из Нью-Йорка?
- Дальше Пекхэма не бывала. Там и родилась.
- Так. Кажется, я схожу с ума. Определенно схожу с ума. Какой смысл, Бонни? Что тебя заставило врать мне всю жизнь?
- Ой, только не притворяйся, что я эту самую жизнь тебе не облегчила. Одно дело иметь придурковатую матушку из Нью-Йорка, и совсем другое - клушу из Пекхэма.
Боже. Роберта кольнуло чувство вины. Но прежде чем он успел что-то сказать, Бонни продолжила:
- Твоей вины в этом нет. - Она устало вздохнула. - Мне должно было исполниться семнадцать, и вот за день до этого я собралась и... скажем так ушла из дому. Детали мелкие, всякие там "как" и "зачем" тебе ни к чему. Добавлю, что никто меня не останавливал, никто не гнался следом, чтобы вернуть, и меня это устраивало. Потом... Проснулась я одним прекрасным утром и решила: все, начинаю новую жизнь. Так и сделала.
- Ничего себе, - Роберт запнулся. - А имя у тебя настоящее?
- Само собой, дорогой. - Бонни хмыкнула и тут же стерла улыбку с лица. - Теперь-то точно настоящее. Да захлопни ты рот, Роберт, муха залетит. Знаешь, зачем я тебе все это рассказываю? Чтобы ты понял: Бонни - это моя маска. Я сама ее придумала. Она меня так долго защищала, что мы с ней стали одним целым, и я не представляю себя в иной роли. Не так уж она плоха, а?