Аня взглянула на часы. Пожалуй, она может еще задержаться здесь на минуту, не больше. У нее в штаб-квартире полно работы. "Уаджет" вновь открыл вербовку новобранцев из регулярной и милиционных армий России, стремясь быстро восполнить свои потери и отобрать в свои ряды все самое лучшее, чем на данный момент располагали воинские формирования.
Аня закрыла глаза, вспомнив Дениса. Воспоминания о муже — бывшем? — ожили так внезапно и неожиданно именно сейчас, что она несколько опешила от них. После того, что совершил Денис, она видела его только один раз, в подвальных блоках "Панциря мира", где их допрашивали. До сих пор о его судьбе ей было ничего неизвестно. Аня не знала, жив ли он, или же по-прежнему существует там, глубоко под землей, погруженный в искусственный сон. Мысли о нем сейчас заставили шевельнуться в ее душе нечто болезненное, и Аня поспешно мотнула головой, тщетно пытаясь выбросить из головы образ Дениса, его влажное лицо, неестественно бледную кожу лица и черную маску, закрывающую его глаза, его влажные шепчущие губы…
Аня подумала о том, что будет дальше с этим местом. Отстраивать новый комплекс, конечно же, никто не будет. Возможно, ограничатся маленьким скромным мемориалом в память тем, кто погиб здесь во время диверсии.
Она тяжело и прерывисто вздохнула, чувствуя, как начинает болеть голова. Налетевший ветер растрепал ее прямые черные волосы, заставив поежится, словно бы говоря ей о том, что здесь больше нечего делать ни ей, ни кому-либо еще из того большого города за сопками. Аня не стала возражать этому порыву. Окинув взглядом вид ровной темной площадки, она отвернулась, зашагав обратно к винтокрылу. Ей не верилось, что здесь когда-то была часть ее маленького мирка. Теперь его нет, и вместе с ним исчезла и эта самая часть единого целого.
"Путь это будет просто заброшенным пустырем".
Она решила, что так действительно будет лучше. Пусть она вообще больше никогда не возвращается сюда, ни на воздушной машине, ни мыслями.
Ане не хотелось, чтобы воспоминания о жизни, которая осталась в прошлом и навсегда канула в небытие, вновь вернулись к ней.
Собственная квартира казалась чужой и нелепой в собственной тишине и пустоте. Теперь она производила такое же впечатление, как и летом, когда Стас впервые перешагнул ее порог. Не смотря на то, что он прожил здесь уже много месяцев, он вновь воспринимал ее заново.
Стас решительно закрыл дверь. Посмотрев на тускло блестящие цифры "34", он поджал губы, и, отвернувшись, зашагал по открытому балкону к лифту, стараясь не смотреть на улицу через парапет.
Двери сомкнулись, и лифт с тихим урчанием начал спускаться вниз.
Стас не шевелился, слушая, как работает пневматическая система. Он смотрел только лишь перед собой, на черный шов сошедшихся створок, и на несколько секунд, пока был слышан монотонный шум, заключенный в тесной и все так же не совсем чистой кабине, он сосредоточился взглядом только на этих двух полосках черной резины. Стас понимал, что больше не может избегать собственных мыслей, поступая так, как он делал последние два месяца. Жизнь возвращалась в свое русло, и теперь он готовился осмыслить все произошедшее с ним еще раз. Это было необходимо сделать, если он намерен продолжить свою службу в "Уаджет" и жизнь во Фрактале, но Стас не понимал, действительно ли он хочет остаться после того, что с ним произошло.
Стас вздрогнул, когда лифт остановился и двери открылись перед ним. Он тяжело моргнул, ощущая сонную тяжесть век, и шагнул вперед. Створки дверей подъезда бесшумно разошлись перед ним, и Стас вышел на улицу, широко раскрытыми глазами глядя на чистое весеннее небо.
На дворе было уже девятое апреля, и ему не верилось в это. Почти весь февраль и весь март Стас провел в одном из госпиталь-блоков штаб-квартиры, отходя от серьезного ранения. Он потерял много крови и силы возвращались к нему медленно. Врачи сумели вырастить ему новую руку, хотя Стас, после своего "пробуждения" плохо помнящий то, что происходило в бункере Моканди, не сумел воспринять ее как нечто необычное. Она была его, можно сказать "родной": выращенная из его же стволовых клеток по последним технологиям, она функционировала так же, как и потерянная рука. После операции Стас часто разглядывал ее, словно бы силясь понять, в чем подвох, или же найти какой-то ужасающий изъян. Био-протез был безупречным, хотя пальцы слушались команд мозга пока что слабо и медленно. Три дня назад, перед тем, как его окончательно выписали, хирург сказал Стасу, что слабость и некоторая нечувствительность руки будет присутствовать еще некоторое время. Тогда Стас невольно подумал о старшем брифинг-инструкторе Левашове, уже долгое время передвигающегося на подобного рода био-протезах, до сих пор несколько неуверенно и чуть неуклюже. Стас не стал расспрашивать хирурга, но, кажется, "некоторое время" могло затянуться и на десятилетия. Впрочем, Стас был рад и тому факту, что не остался калекой.