Я дал команду спустить шлюпку и через несколько минут принял у матроса младенца, завернутого в легкое одеяльце.
Было достаточно одного беглого взгляда на монограмму, вышитую на шапочке, чтобы понять, чья рука это сделала. А сам младенец был копией моей незабвенной Верочки… Это была ты, Мариночка…
Как только я взял тебя на руки, в ту же секунду заработал двигатель судна.
Как потом утверждали механики — они в тот момент не прикасались к машине, а совещались — что еще предпринять для ремонта двигателя. Как будто чья — то неведомая сила сначала остановила машину, а потом вновь запустила ее…
Сергей осмотрел тебя, определил возраст — не более полугода. В одеяльце мы нашли носовой платок с вышитыми английскими буквами «Л. Д «и по диагонали «В. Д. «— по — русски. На твоей одежде, Мариночка, были инициалы «М. Д «и мы с Сергеем стали перебирать иностранные женские имена на букву «М». В ответ ты недовольно морщилась и возилась. С отчаяния я назвал имя Марина и ты сразу довольно заулыбалась. Сергей отошел в сторону и тоже произнес имя Марина. Ты сразу повернула голову в его сторону. По твоей адекватной реакции на нашу русскую речь, мы убедились, что ты понимаешь русский язык…
На борту был запас сухого молока, мы покормили им тебя с ложечки и ты, довольная, заснула…
Сергей хоть и был КГБэшником, но не знал историю моей любви. И я не стал рссказывать ему о том, на кого ты похожа как две капли воды…
Ивашов ушел к себе, ты спала на моей койке. Я сел рядом с тобой, смотрел на тебя и наконец осознал, что моей Верочки больше нет. Я заплакал, сдерживая рыдания. Я плакал, а в голове рождался план, как попытаться оставить тебя в моей семье…
Судно тем временем благополучно вышло в нейтральные воды и взяло нужный курс. Когда я был занят, тобой занимался Сергей. Ты оказалась приученной к горшку и у нас не было проблем со стиркой твоих вещей, которых Сережа нашил тебе из простыней.
Я рассказал другу о своем желании удочерить тебя. Он меня поддержал, обещал содействие перед КГБ, взял с экипажа подписку о неразглашении, предложил свою часть плана по оставлению тебя в моей семье.
Прошел месяц. Ты ползала, стояла на ножках, даже пыталась делать первые шаги, держась за что — нибудь. А когда ты назвала меня папой, я растрогался почти до слез. Сергей утверждал, что по развитию ты намного опережаешь своих сверстников. Я же, хоть и был многодетным отцом, но из — за постоянных многомесячных походов не успевал отслеживать, кто когда пошел и начал говорить…
Занимаясь тобой, я одновременно писал о плавании подробный отчет в КГБ, а накануне прибытия в порт приписки — Кронштадт я убрал постиранные и отглаженные вещи с монограммами, вышитыми Верочкой, в сейф — к носовому платку и единственной нашей совместной фотографии…
Первым на борт поднялся представитель госбезопасности, принял наши отчеты и закрылся в командирской рубке. Изучив отчеты, он вызвал Сергея. Как и обещал, друг доложил высшему чину КГБ о моем желании, удочерить тебя, изложил ему наш план…
Затем КГБэшник вызвал меня, посоветовал отдать спасенного младенца в детский дом, но я заявил, что привязался к тебе за время похода и по — прежнему хочу удочерить тебя.
Безопасник усмехнулся:
— План вы придумали оригинальный, но я ничего не решаю…
Сжав зубы, я повторил:
— Я прошу вас только об одном — доложите мою просьбу высшему руководству, чтобы я смог сойти на берег с ребенком на руках…
КГБэшник выставил меня за дверь, я прошел в свою каюту, ты спокойно спала, разметавшись по койке.
Не буду рассказывать, что я чувствовал в тот момент. Но я хотел только одного — чтобы ты была рядом со мной, Ангел…
Скорей всего снова вмешались некие высшие силы, но мне позволили оставить тебя в своей семье, сообщили, что оформят на тебя документы в соответствии с придуманной мной легендой, но экипажу я должен объявить, что найденный младенец будет сдан в детский дом…
Я был счастлив…
Поскольку я выполнял спецзадания, Анне никогда не сообщали о конце моего очередного похода. Наше судно на берегу никогда никто не встречал… Я привез тебя домой, объявил Андреевне, что ты моя внебрачня дочь и, что твоя мать — моя любимая женщина — погибла… Самым неприятным для бывшей было то, что она не могла пожаловаться на меня в КГБ и партком, так как они узаконили мои «похождения», разрешив мне оставить тебя в семье…