Хозяйка неловко оглянулась на дверь, будто прислушиваясь.
– Что такое? – поинтересовалась женщина в пуховике: – Что-то случилось?
– Да нет, – задумчиво ответила она: – Подумала, закрыла ли я дверь. А то ребёнок может выйти.
– А! Ну, да, ну, да! – ответила женщина и оглянулась на молодую помощницу.
– Ды. Вы закрывали за нами, – вспомнила она: – Всё в порядке.
И все четверо снова вернулись к гуманитарной помощи.
Миша потянулся к дверному замку своей рукой.
– Я не могу дотянуться. Поможешь? – он обернулся к Олесе, которая нерешительно остановилась в коридоре и посматривала на закрытую дверь в зал.
– Я не пойду, Мишутка! – она решительно посмотрела на него своими голубыми, как небо глазами и, видя его растерянность, ласково улыбнулась.
– Почему? – спросил он.
– Ты простудишься. Я тебя люблю, – ответила она, задумчиво прислушиваясь к дому.
– Ну, вот! Я что! Зря суп доедал? – заупрямился Миша.
– Вот не зря! – звонко возразила ему Олеся и, подойдя поближе, провела рукой по его волосам: – У тебя ручка болела, но ты победил злую боль. Ты у нас теперь Илья Муромец. Ты – герой!
– Правда? – гордо приободрился Миша, расправляя плечи, как папа учил.
– Правда, – светло улыбнулась Олеся: – Знаешь, что? Скажи маме, чтобы не грустила. Пусть она больше улыбается. Нам так будет спокойнее.
– А ты? Ты сама ей не можешь сказать? – удивился Миша.
– Мне уже надо идти. Папа ждёт. Передавай всем нашим привет! – Олеся нагнулась над мальчиком, окутывая его своим счастливым голубым взглядом. Затем она сделала шаг назад, окунаясь в оранжевые солнечные лучи. Она превратилась в белую голубку и упорхнула на свет таящего за окном солнца.
Миша стоял, затаив дыхание, а затем сорвался с места и взволновано побежал в зал.
– Давайте я, на всякий случай, оставлю Вам свой номер телефона, – взяла в руки ручку женщина.
– Мам, мам! Там Олеся! Она была здесь! Сидела со мной на кухне! – затараторил Миша, махая своей рукой.
– Сынок, подожди! Что ты такое говоришь? – растеряно присела в кресло мама: – Ты суп доел?
Миша поднял свою руку и провёл ею по голове.
– Она меня по голове погладила. Вот так! – показал он: – И сказала, что я –герой, я – Илья Муромец!
Мама ничего не понимая, посмотрела на гостей, извиняясь за его поведение. Но в душе она была рада, что Миша наконец-то стал весёлым и носился, как реактивный веник. Он уже не прижимал к себе свою единственную правую руку. Второй у него уже просто не было. Скоро его ждала операция.
4
Три женщины вышли из разбитого осколками подъезда. Каждая из них вынесла свои собственные воспоминания, но все сошлись в одном, что этот мальчик оставил тёплый след в их сердце.
– Слушай, я не знала, что в этой семье ещё муж погиб, помимо девочки, – нарушила молчание девушка помоложе.
– Да, – тяжело вздохнула женщина в пуховике: – Здесь, в этом дворе, много людей в тот день погибло.
Она остановилась и молча обвела взглядом посеревший от горя двор.
Сбоку от неё стояла побитая деревянная лавочка, чуть в стороне на дороге прямо у подъезда зияла незасыпанная воронка от града.
– Я живу в соседнем дворе, – продолжила она: – Поэтому помню эту трагедию, как свою. Двадцать четвёртого августа из этого двора увезли четырёх раненых и семь убитых. Девочка погибла там, на площадке. Снаряд приземлился в двух метрах от них. А отец как раз бежал их спасать. Вот и накрыло. Мальчика потом долго восстанавливали.
– Полгода прошло, – вздохнула она, вспоминая о чём-то своём. Может о рёве снарядов в тот день, или о бешенных глазах своего мужа, который потом прибежал помогать раненым, или о том, как он потом ушёл в ополчение, или о тёплом нежном солнце, которое не знало ещё, что такое война.
Они все молча постояли у подъезда, и спустились вниз к фургону, сверяясь со своими списками. Им ещё предстояло развести гуманитарную адресную помощь оставшимся людям.
Молодая помощница, поставила галочку рядом с фамилией под номером тысяча двести сорок восемь, и они направились к следующей пострадавшей семье.
Ветер хмуро пробежался по турникам, подул на детские качели и стал тоскливо стелиться по песку, припорошенному снегом. Посреди площадки торчал корпус от украинского снаряда, тот самый, который унёс жизни детей.