Сидящие заулыбались. Полищуку пришлось скромно присесть на край стула возле двери. Ягубов постучал карандашом по столу.
– Что ж, будем начинать? – спросил он и, приняв стихнувший гул за одобрение, распорядился. – Анна Семеновна, закройте, пожалуйста, двери и проследите, чтобы за дверью никаких посторонних не было… Так вот, товарищи! – он погасил сигарету. – Не будем сегодня говорить высоких фраз о том, что происходит у нас в стране. Все мы живем ради высоких целей. Давайте сегодня говорить по-деловому о том, что нам мешает, что тормозит наш путь к вершинам, которые теперь близки, как никогда.
«Опять близки?» – в испуге подумал Яков Маркович.
При этом он кивнул Ягубову в знак одобрения и засопел.
– Думаю, вы согласитесь со мной, – продолжал Степан Трофимович, – что наша газета должна не только смело говорить о хорошем, но и смело критиковать недостатки. Разумеется, ни то, ни другое нельзя делать без чувства ответственности. Мы служим партии и будем вести войну не только с вредными нам идеями, но и вредными фактами, если они мешают идти вперед. Ведь когда газета выходит, печатное слово тоже становится историческим фактом!
«Он мой единомышленник, – думал Раппопорт. – Почему же я его недолюбливал? Может быть, потому, что он говорит это слишком серьезно?»
– Вы сами знаете, – сказал Ягубов, – чем больше мы с вами становимся творцами исторических фактов, тем ближе светлые вершины.
«А он альпинист! – снова подумал Тавров. – И тянет нас, всех заставит карабкаться, ничего не попишешь. Вернее, попишешь, но уже на вершине».
Яков Маркович опять кивнул заместителю редактора в знак солидарности с его прогрессивными мыслями.
– В последнее время, – продолжал между тем Ягубов, – из отделов в секретариат поступают статьи, которые приходится возвращать. А разве самим отделам не пора понять уровень новых требований? Давайте подойдем к вопросу диалектически, по-государственному. Разве партийные органы не знают о недостатках? Знают! Стоит ли писать о временных трудностях, когда всем ясно, что эти трудности будут преодолены? Стоит ли вообще писать о недостатках, если в скором времени они станут далеким прошлым?!
«Недостатков стало так много, что не видно достоинств».
При этой своей мысли Яков Маркович отрицательно качнул головой, соглашаясь с Ягубовым, что писать о недостатках не имеет никакого смысла.
– Ну, а если необходимо поставить принципиальный вопрос, – у коммуниста должно быть развито чувство предвидения: а что скажут наверху? Давайте говорить реально. У нас с вами два хозяина – Большой дом и читатель. Но ведь читатель нас с работы не снимет!
Яков Маркович заморгал глазами, снял очки и, закрыв глаза, стал протирать стекла. «Как умно и точно говорит замредактора! Я его недооценивал. Неужели он умней меня? Хитрей, это точно. Ведь при Макарцеве был тише воды, ниже травы. И вот расцвел. Как быстро растут люди в нашей стране!»
– Будем откровенны, – улыбнулся Степан Трофимович. – Иногда мы хотим поговорить о недостатках в той или иной сфере, но для того, чтобы сделать статью проходимее, начинаем с достоинств. В Большом доме мне показали статью английского журналиста. Он пишет, что статьи в советской печати надо начинать читать с того места, где встречается слово «однако». Не будем потрафлять вкусу буржуазной прессы. Слово «однако» прошу не употреблять.
– А слово «но» – можно? – спросили сзади очень тихо.
Ягубов расслышал.
– «Но» можно, – ответил он. – А вообще, я думаю, такого рода шутки неуместны. Сегодня мне звонили по поводу рецензии на спектакль. Мы его покритиковали, а его смотрели товарищи из Большого дома, и пьеса понравилась. Я вызвал редактора отдела: «С кем согласовывали?» Оказывается, ни с кем. А ведь всегда есть где и с кем согласовать заранее.
– Все согласовывать? – спросил Алексеев.
– Если хотите работать без ошибок, – все!
– С кем?
– Подумайте – и всегда найдете с кем. Если трудно, вместе посоветуемся. Пресса может быть подлинным оружием только в сильных руках. Допустим, позиция автора вам не годна – не мне вас учить, что делать. Сперва вы ему объясняете, что статья дельная, но в ней нужно убрать выводы, которые умный читатель и без подсказки поймет. Автор перерабатывает. Затем вы просите смягчить название и начало, чтобы не было слишком в лоб. А потом немного изменить середину, чтобы статья выражала не только частное мнение, но и мнение газеты. Позиция автора стала более партийной. Теперь вы поручаете опытному правщику дотянуть ее. И мы можем быть спокойны, и у автора не возникнет неприятностей… Шатания, намеки – вещи опасные. К чему привели послабления в чехословацкой прессе? Мы все, конечно, любим Игоря Иваныча, но он, мне кажется, приуменьшал опасность аполитичной критики. К тому же ситуация за время его отсутствия изменилась. В частности, будем давать меньше литературы и искусства, меньше спорта и больше пропагандистских материалов. Зачем нам, к примеру, занимать газетную площадь кроссвордами?
– Это, как спорт, – для увеличения подписки, – сказали Ягубову.
– Пятьдесят процентов почты – решение кроссвордов, – сказал Полищук.
– Простите, – Степан Трофимович извинился тоном обвинителя. – Позволю себе не согласиться. Спорт нужен для обороны страны. А кроссворды? Надо воспитывать вкус читателя, а не идти на поводу. Да если на месте кроссворда будет стоять боевая статья о соцсоревновании – конечно, сделанная с огоньком, – читатель нам скажет только спасибо.
– Верно! – вслух сказал Тавров, подумав при этом: «Хотя слово „однако“ запрещено, Ягубов сунулся, однако, не туда. Это его первый промах».
Кроссворды печатались по субботам с фамилиями трех читателей, первыми приславшими решение предыдущего. Содержание кроссвордов было идейно выдержано. Готовили кроссворды, выбирая их из обширной читательской почты, трое стареньких большевиков из «стола добрых дел и советов», существовавшего при газете на общественных началах. О том, что кроссворды пользуются популярностью, свидетельствовали, в частности, ошибки, иногда в них проскакивавшие. Читатели требовали опровержения, грозили сообщить в ЦК. Трудно представить, что было бы, если б в одну прекрасную субботу кроссворд не появился.
«Этот промах свидетельствует, что вы недостаточно знаете газету, Степан Трофимыч, – думал Раппопорт. – Кажется, я вас переоценил. Вы не понимаете, что никаких реформ провести у нас не удастся, потому что мы лишь заводь одного большого болота. Но по неопытности и в поспешности рвения недолго и шею сломать».
– Я уже дал распоряжение секретариату, – продолжал Ягубов, – победителей в решении кроссвордов не печатать. Мало ли кто окажется победителем?! Вы это взяли на заметку, Полищук?
– Взял! – отозвался ответсекретарь.
– Вот и хорошо! – похвалил Ягубов. – Теперь я хотел бы перейти к оргвопросам и трудовой дисциплине. Речь идет, если хотите, о партийности в жизни и быту. Я бы не хотел никого упрекать конкретно, полагаю, что все сотрудники – люди сознательные. Но всем предстоит мобилизоваться.
В кабинете и без того было тихо, а теперь тишина сгустилась, стала угрюмее.
«Будет война с Китаем», – подумал Яков Маркович.
– Наша задача – привлекать для газеты ярких, интересных авторов. Но, бывает, самотеком приходят неизвестные люди, никем не рекомендованные. Некоторые из них даже печатаются на первой полосе! Скажем, в отделе комвоспитания подвизается некий Закаморный. Это ученый-неудачник, исключенный из партии, а фактически – тунеядец, проживающий в Москве без прописки. Не слишком ли мы с вами сердобольны, Яков Маркыч?
– Чуть-чуть есть, – уныло усмехнулся Раппопорт.
– Но ведь нам эта сердобольность боком выйдет!… Знать авторов – просить их заполнить анкеты и лично проверить кто где работает, на каком счету – наша прямая обязанность. Есть утвержденный порядок, сколько процентов рабочих, сколько колхозников, сколько партийных работников должно у нас выступить в течение месяца. На них должно приходиться шестьдесят процентов гонорара. Штатным сотрудникам, которые пишут их статьи, получать за это деньги нескромно…