— Ольга Львовна! — окликнул я нашу провожатую, непроизвольно понижая голос. — Здесь всегда так тихо?
Она бросила взгляд по сторонам и неуверенно ответила, что да.
— А что? — спросила она.
— Да странно это, — сказал я, поглядывая по сторонам. — Где хотя бы комары?
— В городе все, — недовольным тоном отозвалась барышня. — Никакого житья от них нет. Прямо нашествие какое-то.
Факел нахмурился, и сказал, что это похоже на одну из казней египетских, только там по сценарию была саранча. Барышня со вздохом ответила, что лучше бы саранча.
За разговором мы подошли к месту, где я ночью подстрелил мутанта. Трупа не нашли, лишь сломанные ветки да кое-где на листьях виднелась засохшая кровь. В той стороне, куда мутант удрал, начиналась топь. По кочкам, наверное, можно было пропрыгать, но на мой взгляд это было слишком рискованно. Факел бы всё равно рискнул, если бы нам не надо было поспешать к профессору. Теперь он был у нас приоритетной целью.
В город мы вошли через ворота. Через дыру в заборе было бы ближе, но Факел надеялся прихватить по дороге местного сторожа. Ему не помешало бы знать, что творилось на вверенной его заботам территории, а нам пригодился бы еще один свидетель из местных. На случай, если ненароком дом спалим и придется по этому поводу объясняться со старостой. Инквизиция, конечно, организация независимая и местным властям неподотчетная, однако она позиционировала себя как защитницу честных верующих и положение, что называется, обязывало.
Однако сторожа в воротах уже не оказалось. Створки были гостеприимно распахнуты. Перед ними, с внешней стороны, на обочинах расположилась дюжина беженок. Одни продавали всякую мелочь, то ли спасенную при бегстве, то ли прихваченную по дороге, другие без затей попрошайничали. Выходившие из ворот горожане одаривали их хмурыми взглядами.
Окликнув их, я узнал, что после ночного переполоха других происшествий не было, и даже беженцы заметно присмирели. Последнее горожан особенно радовало. У меня сложилось впечатление, что и встречные вопросы о том, как продвигается расследование, подразумевали прежде всего: когда уже можно будет разогнать лагерь. Беженки тоже навострили уши. Я заверил всех, что инквизиция напала на след. Горожане приободрились. Беженки приуныли. Факел покачал головой, и мы пошли дальше.
— Ольга Львовна, — негромко сказал я, когда впереди показался дом профессора. — Вы, пожалуйста, держитесь в тылу, пока мы охранника брать будем. Мало ли что.
Барышня послушно кивнула.
— Я думаю уничтожить его, — сказал Факел.
Сказал хмуро и буднично, но прозвучало, как приговор.
— А если он знает что-то важное? — спросил я.
— Вряд ли он знает что-то, чего не знает профессор, — отозвался Факел.
— Это если мы возьмем профессора живьем, — сказал я. — А охранника мы в дверях повяжем точно. Вдруг они всего лишь пара мошенников, которые устроили себе безбедную жизнь за счет казны, а ты ему сходу аутодафе устроишь.
— Казнокрадство в военное время — тоже серьезный проступок, — ответил Факел. — Но давай сделаем по-твоему. Не будет рыпаться, авось, и доживет до трибунала.
Я кивнул и вынул винтовку их чехла. Факел первым поднялся на крыльцо. Я стоял чуть сбоку, держа винтовку наготове. Если делаем по-моему, то и за результат мне отвечать, а Павел, кем бы он ни был, воробей стреляный. Нельзя было давать ему ни единого шанса. Барышня спряталась у меня за спиной. Факел постучал кулаком в дверь.
Нам ответила тишина. Выждав минуту, Факел постучал снова. Результат был тот же самый, то есть — никакого.
— Не нравится мне это, — прошептала барышня у меня за спиной.
Факел взялся за ручку. Дверь оказалась не заперта. В полутемном коридоре за дверью никого не наблюдалось.
— Или они сбежали, или всё плохо, — констатировал я.
— Насколько плохо? — шепотом спросила барышня.
— Сейчас узнаем, — ответил Факел.
Он первым делом запалил горелку, и уже потом шагнул через порог. Выглядело так, будто всё плохо. На вешалке висели два черных плаща. Каждый был с капюшоном и теплой подкладкой. Самое то по нынешней промозглой погоде. Если бы профессор с Павлом сбежали, они бы точно захватили с собой плащи.
— Оставайтесь здесь, — велел я барышне.
— А…
— И если кого-нибудь увидите — кричите, — добавил я.
Она кивнула. В ее взгляде благоразумие боролось с жаждой нарваться на сенсацию. Благоразумие побеждало, но без заметного отрыва.