Это тоже не обошло внимание Землякова и он подумал: «Вот в этом случае, если по-человечески, надо было бы отпустить их, но нет ‒ положили! ‒ и он не мог своё сожаление никому высказать, заранее зная ответ: ‒ Тогда бы и меня самого не пощадили, всех собак навешали! Так что знай и помни, Земляков, ‒ сказал он себе, ‒ о чём и когда можно говорить, а когда надо держать язык за зубами. Вспомни себя и сразу по-другому заговоришь. И не вправе ты осуждать других, если тебя никто не осуждает, тем более, когда сегодня у всех на глазах разыгралась трагедия с украинской женщиной».
До вечера нацисты ещё дважды ходили в атаки, но всякий раз они были одна слабее другой, и их успешно отбивали, чем невольно россияне поднимали себе дух, тем более что раненых почти не было, а двухсотых ‒ тьфу-тьфу-тьфу ‒ и вовсе ни одного. Так что на памяти Землякова это был один из самых успешных дней в его в общем-то недолгой фронтовой службе. А то, что будет завтра, завтра и станет известно. И здесь надо жить одним днём, ибо нет ничего глупей о чём-то загадывать. «Будет день, ‒ как говорили древние, ‒ и будет пища!».
43
Взвод, в какой недавно назначили Александра Харука командиром, считалась невезучим у лейтенантов. Постоянно с ними какие-то приключения происходили, до самых печальных включительно. До Харука командиром считался лейтенант Зимин, но у него то ранение, то пневмония, а недавно и вовсе, как говорится, на ровном месте упал и сломал руку. И это череда, видимо, надоела командованию полка, и на место Зимина прислали Харука ‒ прошлогоднего выпускника общевойскового училища. Родом Харук был из Сибири, где в Красноярске у него остались мать с отцом, сам он по молодости был неженатым, о женитьбе пока не думал, был у него ещё дед по линии отца, отговаривавший его три года назад, тогдашнего первокурсника, от учёбы в военном училище, когда началась Специальная военная операция. Деда он тогда не послушал, остался при своём мнении, чем вызвал его недовольство. Отец же отреагировал нейтрально: «Поступил ‒ учись. Надо было раньше думать!».
И вот он отучился, получив лейтенантские погоны, и в августе того же года был ранен в руку при защите Малой Локни, успешно пролечился, побывал в санатории, и осенью вернулся в свою часть, месяц отслужил при штабе, имея ограничение к службе по ранению, а после месяца его вернули в штурмовую роту, где он проявил себя, несмотря на молодость, толковым офицером. В операцию «Поток» он не попал из-за того же недавнего ранения, зато отличился в боях на Сумском направлении. А тут и новое назначение обозначилось, когда стало понятно, что в штурмовом взводе, где по сути командуют один сержант, а второго будто и нет, хотя так и должно быть, если один считается комзвода, а второй командиром отделения, хотя и старательные оба, даже толковые, особенно старший сержант Силантьев, отличавшийся повадками прирождённого воина, но с дисциплиной во взводе всё-таки были и есть проблемы. Особенно это было заметно в походе по трубе, когда сержант Силантьев, по сути, в одиночку командовал своей группой, а нынешний сержант Громов был рядовым. Хотя всё тогда обошлось без жёстких эксцессов, но кое-какие эпизоды, видимо, остались в чьей-то памяти. Взять того же «Спутника». Крепкий командир, как воин ‒ ещё крепче, но и он что-то мог запомнить и выдать, при случае, некие рекомендации. И это в общем-то правильно: нельзя же часто быть слишком мягким и покладистым, иногда ради общего дело необходимо и настоять в принятии серьёзных решений, а попросту ‒ быть гибким в тактике и твёрдым в стратегии. Но где сейчас находился «Спутник», никто не знал, а спрашивать не решались, да и если спросишь ‒ у кого? ‒ не получишь вразумительного ответа, хотя, надо думать, неспроста капитана Зотова прислали.
Александр Харук знал о смене ротного, но что это кому-то даёт. Ничего. Поэтому и не спешил утверждаться за счёт сержанта. Он ничего в нём не заметил отрицательного с первых минут: знающий, инициативный, когда необходимо. Правда, склонен к отстаиванию своей подчас сомнительной правоты, но это до принятия решения непосредственным командиром, когда же получен приказ ‒ здесь он стопроцентно исполнителен, но и исполнительность у него двоякая. Вот взять вчерашний случай с женщиной, погибшей от рук снайпера противника. Вроде согласился отпустить её, будто он командир во взводе, а сам, наверное, фигу держал в кармане. И ещё ему явно не понравилось, что кто-то говорил с женщиной по-украински. «Ну, говорил я. И что? ‒ сам себе задавал вопрос Александр. ‒ Если ей так было удобнее общаться. Нам что, брать пример с нацистов? Нет, брат сержант, в таком случае нам с тобой не по пути. И вполне понятно твоё подковёрное шипение ‒ не нравится тебе ходить под моим командованием, только и всего. Привык сам быть командиром, хотя и мелким, но всё же. Но это, как говорится, кто на кого учился, хотя и это не совсем верно: если нет в душе понятия сопричастности, то никакое образование не спасёт, а подчас лишь принесёт «многие печали», как говорит мой отец-украинец. И беда наша теперь в том, что мы ищем врагов вокруг себя, и находим, надо признать, потому что их много в военное время, но это всё же другой разлив, а уж чтобы вот так выказывать себя ‒ это уже явный перебор, дорогой сержант. Да, старший, извиняюсь! Так что твоя душа мне стала очень понятна. Для этого даже не понадобилось долго общаться. Как говорила моя русская мама: «Сову видно по полёту». Выражение народное, поэтому оно очень верно помогает определить: кто есть кто. И сам я себя считаю наполовину русским, наполовину украинцем, но воюю за Россию, потому что родился в ней, вырос, получил образование и всё это вполне согласовывается с этой темой».