‒ Санинструктора надо вызвать! ‒ напомнил Матвей.
‒ Поздно…
Сергей находился в коме, но сердце пока работало, а сам он пытался дышать разбитым горлом, но это плохо получалось ‒ он больше хрипел и булькал кровью, чем дышал… Жизнь ещё цеплялась, пыталась задержаться в нём, хотя он сам ничего уже не чувствовал, но мозг пока жил, и перед тем как сознанию окончательно провалиться в темноту, ему привиделось своё поле, жена и сын привиделись… Они махали ему, звали к себе, и он махнул им в ответ: «Катя, Гриша, я иду…». Он обнял сына и прильнувшую жену обнял, и стояли они втроем у поля пшеницы ‒ самые счастливые на свете. «Вот и хорошо, что встретились. Пошли домой, ‒ позвал он. ‒ Соскучился! Теперь я навсегда с вами!».
К тому времени, когда видение закончилось, сердце у него остановилось, и он сделался восковым. Глядя на него, и Медведев побледнел:
‒ Ну, зачем, зачем, зачем? ‒ орал он и не скрывал слёз от рядом стоявшего Барсова, словно у того искал поддержки. Боец испуганно молчал, во все глаза рассматривая Землякова, пока Медведев не отогнал его: ‒ Не смотри… ‒ И закрыл Землякову глаза, положил каску на разбитое лицо.
Отдышавшись, связался с сержантом, доложил:
‒ Минус один нацист, и наш тоже минус…
‒ Кто?
‒ Земляков… ‒ Насколько Медведев помнил, Громов матом не ругался, но здесь услышал, как он трёхэтажно выругался, проклиная фашистов. ‒ Чего дальше-то с ним делать? Думаю, надо вынести на край поля, а то так и будет лежать в кустах ‒ не сразу найдут.
‒ Выносите. Молодой… Барсов к вам прибыл?
‒ Да.
‒ Вот с ним и вынесите вместе с оружием. Сейчас ещё к вам одного направлю из вновь прибывших.
‒ Они что, все смертники? ‒ спросил Барсов, и конопушки вспыхнули рыжими звёздами на его розовом лице.
‒ Кто они?
‒ Ну, враги. По одному сидят в домах!
‒ Хрен их поймёшь, что у них на уме. Ладно, парень, понесли, пока бой не разыгрался по-настоящему.
Пробираясь через кусты, они донесли Землякова до крайнего дома, положили под росшей у палисадника белой акацией, увешанной гирляндами распускающихся цветов.
‒ Вы с ним дружили? ‒ не унимался Барсов.
‒ Да. С самого начала.
‒ Домой бы надо позвонить.
‒ Позвоню, телефон его сына есть, но только не сейчас и не сразу. Когда-нибудь, а пока не возьму на себя это печальное дело.
Пригнувшись и пробираясь вдоль забора, подошёл лейтенант Харук. Ничего не сказал, снял шлем и вздохнул…
Медведев связался с сержантом, сказал, где найти Землякова в случае чего. Когда прибыло подкрепление группы, Михаил повернулся к Харуку:
‒ Товарищ лейтенант, мы возвращаемся.
‒ Идёмте, ‒ вздохнул он.
В смерть друга Медведев пока не верил, не хотелось ему в это верить. «Ну, почему именно Землякова, почему именно сегодня, когда с завтрашнего дня будет перемирие. Что сегодня за день такой?!» ‒ задавался он вопросом и не мог найти на него ответа.
Они все ушли, а Сергей остался под белой акацией, от которой удивительно ароматно пахло, и пчелы гудели на цветах, будто на Земле установился рай, и он оказался здесь первым ангелом. Со временем все они соберутся около него, окружат, начнут водить воздушные хороводы, устраивать песнопения, и будет всем удивительно радостно от встречи и восхитительно светло, и птицы певчие будут порхать над головами, как и бывает обычно в раю.
ЭПИЛОГ
На сороковой день Екатерина Землякова с утра побывала в поселковой церкви, молилась за убиенного Сергия и просила у Господа отпущение всех грехов усопшего, чтобы помочь ему обрести вечный покой на небесах. И Господь услышал, если у неё впервые после похорон полегчало на душе, а сама она смирилась с тем, с чем, казалось, смириться невозможно.
От храма она с сыном Григорием, сестрой Мариной и её мужем Валерием поехали на машине в Выселки, на родину Сергея Землякова, где похоронили его месяц назад в закрытом гробу, и упокоился он рядом с матерью Ниной Степановной, а позже воссоединился с ними и отец Сергея ‒ Фёдор Сергеевич, переживший сына лишь на неделю: от горя сердце не выдержало известия о гибели на фронте второго сына. И теперь семейство Земляковых покоилось под зацветающими липами единой колонией. Всем им положили цветов, конфет, пшена насыпали для птиц небесных и молча постояли, каждый по-своему переживая.