‒ Отоспался?
‒ Вволю.
‒ А то, смотрю, дрыхнешь и дрыхнешь… Ты это, если какие проблемы будут, так прямо и скажи. Конечно, сейчас ничем помочь не можем, но жизнь-то большая ‒ всякое может случиться.
‒ Спасибо, Миша. Всем сейчас тяжело, а вчера я что-то сорвался, голова с катушек слетела… Скандал устроил. Нехорошо это.
‒ Ладно. Не переживай. Всё наладится.
Медведев был старше Виктора лет на десять, и почему-то Карпову подумалось, будто отец родной поговорил с ним. Вроде ничего особенного не сказал, но на душе окончательно отлегло после его слов. Ещё и оттого, что он опять стал своим в группе, а то вчера-то косились, ни поговорить, ни взглянуть не хотели.
Всё-таки милое это дело ‒ жить открыто, так, чтобы самому не прятать глаз, чтобы не прятали другие, чтобы всегда и во всём находить отклик сердцам. Ведь для этого и надо-то немного, ну, самую малость внимания и отзывчивости, а чтобы добиться всего этого, необходимо и самому быть внимательным и отзывчивым.
15
Третий день стояния под Суджей начался привычным бездельем, по-иному и не назовёшь растянувшийся момент ожидания. Время суток определяли по часам из-за почти полного отсутствия света. В этот день создалось впечатление, что ничего никому не нужно: ни рядовым бойцам, ни командирам. Появилась иллюзорность всеобщего обособленного существования, временная вольница, живущая по своим, вновь придуманным законам. И кто их устанавливал, кто утверждал ‒ бог весть, хотя все знали, что время вольнице определено до определённого часа, и все теперь мысли замирали на одном вопросе: когда же этот час наступит? Спрашивать о нём бесполезно, создавалось впечатление, что он даже не существует, поэтому и не спрашивали о нём у командиров, не пытались предположить. Даже местный «стратег» ‒ Володя Громов ‒ затруднялся с реальным прогнозом, хотя кое-кто пытался узнать у него, сколько им предстояло вынести мучений. «Кое-кто» ‒ это, конечно, Карпов, проникшийся к Громову уважением, когда тот разгромил его предположение о заговоре, о злонамеренном удержании штурмовиков в трубе, желая их довести до состояния белого каления, когда они будут способны на неуправляемые действия, а проще говоря ‒ на нерегулируемый взрыв и бунт. И Карпов, считавший себя к этому времени ровней со всеми, нашёл удобный момент и негромко спросил у Громова:
‒ Ну и сколько нам ещё здесь обитать?
‒ Витя, тебе-то какая разница. Всё равно ведь раньше тебя никто не выпустит, а выйти позже всех ‒ сам не захочешь. Сиди, жди, терпи. Сегодня или завтра ‒ это как пить дать.
‒ Спасибо, обрадовал…
‒ Ты спросил, я ‒ ответил. Мог бы и подробнее растолковать, но тебе-то зачем это. Всё равно это не ускорит процесс.
‒ И чего тебя, такого умного, Наташка не дождалась. Держалась бы за такого, но женщинам виднее.
‒ Смотря каким.
‒ Да всем. Ничем они не отличаются друг от друга.
‒ А вот здесь я не согласен с тобой. Из литературы известно, что женщины чаще мужчин идут на жертвы ради любви. У них это в генах. Опять же не у всех.
Карпов ничего не ответил, отвернулся, чтобы близко не дышать в лицо товарищу, затих, обдумывая предсказание о начале штурма. Но долго так не пролежал. Поворочался-поворочался ‒ вновь повернулся к Громову.
‒ Что, ответа ждёшь? ‒ слегка улыбнулся тот вымученной улыбкой на прокопчённом лице.
‒ Хотелось бы знать, сколько ещё здесь муди греть.
‒ Считай, ‒ оживился Громов. ‒ Нас в трубе, ну, скажем, около восьмисот человек. Если поставить каждого на метр друг от друга, то это восемьсот метров. Но в трубе 15 километров. Если всех распределить равномерно, то с момента начала выхода из трубы замыкающим необходимо пройти всё расстояние. А сколько займёт это времени ‒ сам знаешь. Как быть? Вот и получается, что к часу «Х» вся эта масса бойцов должна быть сосредоточена перед выходом, чтобы потом, когда откроется движение, всем успеть пулей выскочить из трубы за 30–40 минут. Больше тянуть десантирование никак нельзя, нацисты обязательно опомнятся, засекут точку выхода и накроют её артой, и всем, кто не успеет вовремя выскочить, грозят неминуемые последствия.
‒ Да, перспектива.
‒ Незавидная для тех, кто идёт в арьергарде. Это верно. Особенно тяжко будет в ночь перед наступлением, когда вся людская масса сосредоточится в непосредственной близости от выхода. Всякие могут быть происшествия, как обычно бывает при большом скоплении.
‒ Что имеешь в виду?