‒ Утром магазины набьём, чтобы ночью не возиться, ‒ напомнил Земляков.
Он продолжил копать, а когда закончил, толкнул Владимира:
‒ Возвращай тепловизор. Твоя очередь. Только не греми ножом. Закончишь копать ‒ травы набери на склоне насыпи. И на мою долю.
‒ Слушаюсь, товарищ командир!
‒ Не кривляйся. Никакой я тебе не командир, а такой же поселковый, как и ты.
Когда Громов обустроил себе место, набрал травы на двоих, Земляков, поудобней уселся, порадовался:
‒ Теперь жить можно. Правда, после перекуса спать хочется неимоверно. Володь, кто будет первым?
‒ Мне всё равно.
‒ Тогда ‒ ты. С тебя начнём. Спим по часу. Засекаю время. ‒ И посмотрел на часы: ‒ Половина десятого. Ровно через час бужу тебя.
‒ Договорились.
Громов поудобнее устроился, раза два вздохнул, тотчас резко опустил голову на грудь, будто у него надломилась шея, и почти мгновенно заснул. Земляков знал таких людей, умеющих моментально засыпать, завидовал им, потому что сам он обычно десять раз повернётся с бока на бок, прежде чем заснуть. И если был сильно уставшим, то тогда казалось, что и вовсе не уснёт. Засыпал, конечно, когда маята из души улетучивалась. Теперь, глядя на посапывавшего Володю, он старался не думать о сне, прилежно смотрел в тепловизор, проверяя свой сектор и заглядывая к соседям, и чувствовал, что организм буквально просит сна. Хоть немного, хоть чуть-чуть, хотя бы на минутку задремать. И знал, что после такой минутки, вздрогнув, он проснулся бы и сразу по-иному взглянул вокруг себя, совсем другими, просветлёнными глазами и обострившимися чувствами. Хорошо, что у него были светящиеся часы ‒ специально купил, когда собирался на СВО, ‒ и он мог в любую минуту уточнить время, а если надо, то и посчитать минуты, которые почему-то не хотели прибавляться. Стояли и стояли на месте, и если бы ни движение секундной стрелки, то мог бы предположить, что часы неисправны. Но нет, они тикали, когда прикладывал их к уху, и наполняли душу радостью. Хотя и механизм, а ведёт себя как живой человек. Всегда готов прийти на помощь ‒ подсказать время.
Мало-помалу он остыл после земляных работ, сухая трава под ним примялась и перестала шуршать, и ничто не выдавало присутствия бойцов. Когда же Громов начинал что-то бормотать, Земляков зажимал ему нос, а Володя, вздрагивая, тотчас пытался освободиться, и это у него получалось, что и требовалось Землякову. От нечего делать, устав смотреть в тепловизор, он минуту-другую рассматривал звёздное небо, когда надолго запрокидывал голову, то звёзды устраивали небесный хоровод, и он был готов радостно кружиться в нём от осознания того, что видит небо, оно над ним, рядом с ним, казалось, стоит лишь протянуть руку и ближайшая звезда мягко опустится к нему на ладонь и будет освещать всё вокруг… Он даже вздохнул, представив такое зрелище, и подумал: «Вот хорошо этот фокус проделать при Григории. Сын наверняка оценил бы такую способность отца, может, даже придумал, как это сделать на самом деле. А что, когда-нибудь придумает такую формулу, которой запросто всё объяснит! ‒ подумал Земляков и улыбнулся, представив, как сын будет ломать голову над предложением. ‒ И вежливо пошлёт меня куда подальше, не будет ничего объяснять, потому что глупостям не бывает объяснения».
С севера и юга долетали звуки дальних разрывов снарядов, они напоминали, что там идут бои, там жарко, даже, может, очень жарко. У них здесь тоже бой, но стороны пока взяли паузу. Видимо, в душе понимая бессмысленность столкновения за никому не известный хутор, и сколько они здесь ни бейся, всё равно молва о нём далеко не полетит, потому что на более чем тысячекилометровом фронте таких хуторов, деревень, сёл и посёлков бесчисленное множество. И бойцов такое же множество, и все они верят в скорое окончание войны, а пока, чтобы приблизить его, необходимо затаиться в этом секрете и помнить о пароле и отзыве на него.
21
Холодна ночь под Суджей. После дневного тепла не очень-то комфортно торчать на ветру да на возвышенности, если за ночь тепло выстудилось, от не успевшей за день прогреться насыпи веяло холодом, да плюс сонное состояние, от которого Земляков с Громовым не могли избавиться до утра. Казалось, только провалишься в сон, а напарник уж толкает, теребит за рукав ‒ просыпайся, смена. Очнёшься, поёжишься и волей-неволей от озноба возвращается кашель. И так, и сяк глушишь его, но он и не собирается успокаиваться. И только хорошенько очистив лёгкие, смахнув выступившие слёзы, начинаешь ровнее дышать, а гортань успокаивается, перестаёт напоминать о себе.
Среди ночи им доставили несколько одноразовых гранатомётов, и теперь они стояли в углу окопчика и когда Земляков дотрагивался до них, то казалось, что руке становилось тепло.