Валя уже хлопотала у плиты, а он не спешил вставать. Необыкновенное удовольствие накатило на него. Хотя настроение было отменное, но он волей-неволей вспомнил все те месяцы, прошедшие после подписания контракта. Сколько было перед этим обиды из-за погибшего сына, сколько переживаний при расставании с Валентиной, и это только являлось началом всей тогдашней суматохи. А потом была служба: курс «молодого бойца», словно он и в армии не служил, начало службы в полку, первые бои ‒ и всё это давалось с напряжением сил и воли, особенно первые погибшие от его рук. Ему в ту пору врагов было не жалко, он их и потом не жалел, но относился к ним как к строительному материалу. Как каменщик относится к кирпичам: кладёт их и кладёт по одному в стену, а стена всё растёт и растёт. Ни радости при этом нет, ни печали: привычная работа.
В какой-то момент появилась кошка. Она запрыгнула на постель, умостилась в ногах и отвернулась от Михаила, словно он здесь был случайным человеком.
Заметив, что муж не спит, подошла Валентина, обратила внимание на кошку, улыбнулась как подружке:
‒ Без тебя Муська привыкла со мной спать. А я не прогоняю ‒ всё рядом живая душа. Она, мне кажется, без тебя ещё больше привыкла ко мне. Не поверишь, поговорю с тобой по телефону, начну слезу гонять, а она подойдёт и о ногу трётся ‒ меня успокаивает, а у меня от её внимания ‒ слёзы в три ручья. ‒ Валентина вздохнула и спросила: ‒ Родителей будем в выходные приглашать?
‒ Обязательно. Повод подходящий. Так по всем соскучился. А может, и сами в гости сходим. Чего стариков гонять.
Валентина какое-то время молчала, занимаясь в кухне, а потом вернулась, настырно сказала:
‒ Вот я о чём подумала!
‒ О чём же?
‒ О том, что тебе необходимо лечиться амбулаторно. С понедельника начнёшь. Ведь в рекомендациях так и указано. В район мотаться не обязательно, у нас есть свой фельдшерский пункт. Менять повязку можно и самим, но зачем это нам нужно. Пусть фельдшер запишет в журнал или куда она там записывает. Наверняка карточку заведут или в компьютер внесут, все посещения учтут, а потом, когда понадобится справка, сделают выписку, в которой обозначат, что, мол, Медведев М.К. с такого-то по такое-то число прошёл курс реабилитации после ранения на СВО, и перечислят все процедуры, какие назначали тебе: и электричеством грели, и массаж делали, и повязки с лекарствами меняли ‒ в общем, всё-всё. А ты потом с этой справкой пойдёшь в военкомат на комиссию, и к тебе будет совсем другое отношение.
Михаил вздохнул:
‒ Значит, предлагаешь мне на комиссии слезу пустить и попытаться откосить?!
‒ Не «откосить», а поступить так, как требует состояние здоровья. Вот зачем, спрашивается, трость оставил в палисаднике? Думал обхитрить меня, а я сразу заметила по походке, что нога твоя не очень-то способная. Изъян в ней есть. Вот и повод.
Медведев резко сел на постели, отчего кошка вмиг соскочила с неё.
‒ Валя, я не хочу сердиться, но ты меня вынуждаешь. Ты бы видела, как ребята на фронте относятся друг к другу. Это на гражданке мы не пойми что, а там мужиками становимся. Они, если услышат такие речи, то в твою сторону и смотреть не будут. В трубе мужики последний глоток воды отдавали тому, кто в ней больше нуждался, а нуждались в ней все. Понимаю, что ты далека от всего этого, но ты и меня пойми, не могу я так: ходить и клянчить послабление, а ведь в таком случае придётся не только клянчить, но и унижаться, хотя это одно и тоже.
‒ Как ты ни сердись, но на перевязки и процедуры тебе всё равно ходить придётся. Ты хотя бы с этим согласен?
‒ С этим согласен, а со всем остальным ‒ твёрдое нет!
‒ Молодец, хоть в чём-то согласен.
Валентина не стала брать мужа нахрапом, подумала: «Погоди, дорогой мой, вот поживёшь, оглядишься, вкусишь новой жизни и думать перестанешь о том месте, из которого кое-как удалось выбраться живым».
31
Циклон, пришедший с северо-запада и принесший похолодание, заставил Землякова озадачиться и даже загрустить, когда он смотрел на своё поле, начинавшееся сразу за крайними домами посёлка и тянувшееся до дальних лесопосадок. Теперь оно оказалось под мокрым снегом, хотя слабым, кисейным, но всё равно от него становилось знобко. День и два ходил и мучился, а на третий позвонил свояку, попытался сказать бодро, но, видимо, не особенно получилось, если тот сразу понял его настроение.
‒ Валера, не знаю, что делать ‒ весь извёлся. Понимаю, что накручиваю себя, но не могу избавиться от мысли о пшенице. Ведь она, можно сказать, под снегом лежит!
‒ Ой, Серёжа, ты и в прошлом году убивался, когда в Москве в середине мая снег шёл. И теперь опять. Будто вдарили двадцатиградусные морозы, а пшеница третий листок выкинула. Семена в грунте находятся, а там снега нет. Там им тепло и уютно, и они помаленьку набираются влаги, а как потеплеет, то дружно дадут всходы. Кстати, обещают потепление до 25 градусов, и через неделю ты своё поле не узнаешь.