Когда обработка ферм закончилась, поступил приказ от Громова к выдвижению. Он коротко объяснил суть локального наступления силами усиленного взвода, при котором необходимо промку местного значения взять в полукольцо, поставив на фланги пулемётчиков, и вести наступление, как обычно, малыми группами. Общее руководство, как понял Земляков, осуществлял старший сержант Силантьев. Когда Сергей об этом узнал, то некстати вспомнил командира другого взвода, запомнившегося по боям в Щербаткине, ‒ лейтенанта Виноградова, и спросил о нём у Громова.
‒ Хватился. Его месяц назад «Бредли» скосил под Грудовкой.
Сергей не стал выспрашивать подробности ‒ что от них толку, но почему-то как живого вспомнил Виноградова: крепкий, немногословный, уверенный в себе. Такому только командовать и командовать. Но нет. Не судьба. И Земляков пожалел, что спросил о лейтенанте, дав себе зарок впредь не пытаться узнавать из пустого любопытства о тех, с кем сталкивала судьба на фронте, пусть и с благими намерениями, но это и открывало путь к беспамятству.
Когда они оказались у продолжавших дымиться развалин ферм и опрокинутой водонапорной башни, то ничто не выдавало присутствие здесь противника, но стоило приблизиться первой группе, как из развалил прозвучала очередь, а следом сочный прилёт из гранатомёта.
‒ Хорошее начало! ‒ сказал Земляков Макарикову, примостившемуся рядом. ‒ Думаю, и продолжение будет неплохим.
‒ Я выдвинусь первым, ‒ предложил Роман, ‒ а ты в метрах десяти справа находись и попытайся засечь, откуда стреляют.
‒ Принято! ‒ отозвался Земляков.
Он немного приотстал, дожидаясь выстрелов противника, и они прозвучали, обозначив себя сизым дымком из развалин.
‒ Я засёк его! ‒ крикнул Сергей и, прикрываясь опрокинутым электрическим столбом, пополз к развалинам, не упуская из вида место стрельбы. ‒ Прикрой, когда приготовлю гранату.
Когда столб закончился, обзор заслонила куча мусора. «И это хорошо ‒ всё ближе к цели! ‒ подумал Сергей и приказал себе, словно постороннему человеку: ‒ Держись, милок, ещё немного ‒ и ты у цели!». Он оглянулся на Макарикова, встретился с ним взглядом и указал вперёд, считая, что теперь добросит гранату до цели. И Роман понял его, поднял большой палец и выпустил длинную очередь, и Земляков успел выпрямиться, метнуть гранату, пригнуться, вновь выпрямиться и запустить ещё одну. Рисковал он? Да, рисковал, его вполне могли скосить очередью из соседних развалин, но это произошло так быстро, на что и рассчитывал Сергей, и когда он вновь затаился за кучей, то почему-то запоздало показалось, что сердце вот-вот разорвётся… Посмотрел на Макарикова, но тут прозвучали выстрелы из соседних развалин, даже откуда-то из-под них, и он пополз на выстрелы, но кто-то из своих опередил его, прозвучали несколько хлопков гранат и установилась тишина. Земляков с Макариковым продолжали лежать, ожидая развития событий, но их довольно долго не было, а когда уже устали ожидать, то сначала с левого фланга, а потом и с правого раздались автоматно-пулемётные очереди.
‒ Побежали нацисты! ‒ крикнул Земляков Роману.
Тот поднял большой палец, встал на ноги, начал отряхиваться, словно говоря, что дело сделано, и в этот момент из развалин раздалась короткая очередь. Кто мог стрелять, откуда именно, если полчаса, наверное, оттуда не доносилось ни слуху ни духу. И теперь лишь сизый дымок из развалины указывал на то место, куда Земляков метал гранаты и посчитал, что они нашли свои цели. Но оказалось, что это не так, и кто-то там остался в живых и подло отомстил. Земляков подполз к Роману… У него оказалась простреленной шея, и ничем уж помочь ему было нельзя. Оставалось лишь уничтожить того, кто стрелял. Он понимал, что рискует, что необязательно бросаться с целью немедленного мщения. «Погоди, выжди, ‒ говорил внутренний голос. ‒ Роману всё равно ничем не поможешь, а свою жизнь можешь загубить!». Но и чего-то выжидать не хватало сил. И он пополз к развалинам, а когда оказался от них на уверенный бросок гранаты, то, привстав, метнул её. Когда ничего не прозвучало в ответ, пополз далее, быть может, рискуя ещё больше, но ничего уже не мог поделать с собой. И тогда встал во весь рост перед развалиной, держа автомат наготове, а палец на спусковой скобе, заглянул по ту сторону груды кирпичей и заметил того, кто стрелял в Макарикова, и другого, двухсотого неподалёку от него. Тот, который был живым, лежал с залитым кровью лицом, с текущей же кровью из ушей, и показывал на пальцах что-то гнусное, и Земляков, быть может, впервые за всё время нахождения на фронте, с великим наслаждением прикончил его одиночным выстрелом, пожалев несколько патронов.