Закончив трапезу, она достала влажные салфетки, вытерла руки, лицо и шею, вставила в уши наушники, уткнулась в книгу и сразу захихикала. Андрей не успел спросить, что же это она такое читает весёлое, а ему было любопытно. Он вдруг понял, что очень давно не читал толстых книг. Никаких книг, кроме учебников, справочников, методик и специальных сборников специальных статей давно не читал. Он попытался вспомнить, когда в последний раз с увлечением читал какуюнибудь беллетристику, и что это была за книга. Андрей этого не вспомнил. Он даже не смог вспомнить, каково это читать литературу. Хотя когда-то много читал.
Он не заметил, как уснул. Сон его получился болезненный, воспалённый и короткий. Ему приснился какой-то аэропорт и что он никак не может найти паспорт, не помнит, где он мог его оставить, а телефон разряжен, и позвонить он никуда не может. Во сне он закашлялся и проснулся.
Основной свет в салоне самолёта был выключен, гул превратился в особую, ровно звучащую тишину, кто-то сзади басовито похрапывал, соседка уютно и совершенно бесшумно спала, надев на глаза специальные наглазники на резинке.
Андрей сразу понял, что проснулся и уже точно не уснёт. Озноб не прошёл, а ломота в суставах никуда не делась, во рту было ужасно сухо, а губы, казалось, зашелестят, если ими подвигать. Он включил над собой лампочку, с надеждой посмотрел на часы и с отчаянием обнаружил, что спал он всего ничего, и что лететь ещё почти шесть часов. Он приподнялся, огляделся, увидел, что во всём салоне горит ещё всего несколько индивидуальных лампочек, и нажал кнопку вызова стюардессы. Пришла взрослая женщина с ввалившимися от усталости глазами, молча выслушала просьбу принести воды, и лучше сразу бутылку, чтобы не беспокоить её несколько раз.
Получив пол литровую бутылку воды, Андрей понял, что больше ему делать абсолютно нечего. Эта мысль повергла его в уныние и какую-то душную скуку. И тут взгляд его упал на толстую книгу, которую его соседка вставила в карман впереди стоящего кресла. Андрей поколебался, но, рассудив, что в этом нет ничего дурного, взял объёмный том. На обложке он прочёл: «Хрестоматия японской литературы XV–XIX веков». Он открыл её и узнал, что книга эта предназначена для студентов и преподавателей, а издана она каким-то университетом. «Никогда бы не подумал, что старинная японская литература может быть такая смешная», — подумал Андрей. Он наугад открыл книгу, где-то в первой трети, увидел плотный, не разбитый абзацами или диалогами текст, полистал дальше и наткнулся на начало какого-то то ли рассказа, то ли повести, то ли новеллы. В верхней части страницы Андрей прочёл слово, которое тут же забыл, но успел подумать: «Интересно, это имя автора или название?» А текст под этим именем или названием начинался так: «Я, да будет вам известно, Фукакуса, смиренный житель столицы».
Эта первая фраза отозвалась в Андрее каким-то завораживающим эхом. Или, если проще сказать, она Андрею очень понравилась.
Теперь он не смог бы вспомнить, кто был этот Фукакуса. Текст для чтения был сложный, порядок слов в предложении диковинный и витиеватый. Быстро, как он привык, читать его не получалось. Андрей понял, что прежде не читал такой японской литературы. Если она и была в университетской программе для журналистов, то как-то факультативно, и он прошёл мимо. Андрей знал, что существует некая японская поэзия. Существуют короткие стихи хокку и танки. Он даже заучил несколько, чтобы при случае блеснуть эрудицией. Правда, он не помнил, хокку или танки он выучил. Он помнил, что они отличаются размером, но какие какой имеют, не помнил.
А Фукакуса шёл куда-то. Андрей читал, постоянно спотыкался о многочисленные и трудные даже для внутреннего и безмолвного произношения названия каких-то японских провинций, дорог, деревень, городов, имена людей, рек, династий, горных вершин и перевалов. Всё имело свои названия, всё было важно какому-то давнему японскому автору. Андрей читал и читал, понимая, что читает слова, эти слова звучат в его голове, он слышит их, но в некий смысл они не складываются. И это ему тоже понравилось.