Магон попытался оттолкнуться от земли, но с лязгом рухнул обратно. Он выгнул шею, чтобы взглянуть на Кхарна, и не узнал брата, за которого поклялся отдать жизнь. Перед ним стоял мясник.
— Эта дорога ведет всех нас к гибели, — прохрипел Магон. — Все наши достоинства — дух братства, доблесть — все исчезнет. История не вспомнит, каким когда-то был легион, — мы останемся в ней лишь теми, в кого вы собираетесь всех нас превратить. Ордой кровожадных берсеркеров, ведомых не чем иным, как жаждой чужой крови. Налетчиками и душегубами, а не воителями. Как долго вы сможете бесчинствовать, прежде чем Император решит вмешаться? Как скоро Пожиратели Миров войдут в число позабытых и проклятых?
Кхарн молчал, лишь шумно дыша сквозь кровоточащие губы.
Магон почувствовал, как чьи-то сильные руки вздернули его на колени. Уцелевшим глазом центурион разглядел Оронта, вперившего в него злобный взгляд. Череп воина тоже пробороздили клятые имплантаты, которые неминуемо приведут легион к гибели. Глаза первого топора, чемпиона тысячи битв, его друга, преобразились в выпученные, налитые кровью буркала, видящие только резню.
— Вы падете, — процедил Магон сквозь сжатые зубы. — Вы посеете одно лишь разорение, а меня история оправдает.
Кхарн опустил взгляд и неотрывно смотрел в глаза противнику, занося топор.
— Нет, брат, не оправдает. Потому что в этой истории у тебя не будет слова.
С визгом бешено вращающихся зубьев топор опустился.
27
Бой закончился, едва успев начаться. Когда Ангрон поднялся над бездыханным телом Тетиса, а Кхарн опустил свой топор, боевой дух покинул мятежных легионеров. Они посмели противиться воле примарха и потерпели неудачу. Теперь пришло время столкнуться лицом к лицу с последствиями выбора.
— Что ж! — рявкнул Ангрон, стиснув челюсти, и швырнул отсеченную голову к ногам побежденных Пожирателей Миров.
Голова катилась в пыли, пока не стукнулась о металлическую когтистую ступню Лорке. Не было нужды вглядываться, чтобы понять, кому она принадлежала.
— Не желаете выбрать себе нового представителя? — прошипел примарх, буравя сыновей тяжелым взглядом полузакрытых желтых глаз.
Не обменявшись ни словом, воины опустились на колено и покорно склонили головы. Даже Лорке слегка наклонил шлем, венчавший его железный саркофаг. Мертвые бунтовщики останутся лежать там, где пали. Их доспехи осквернят, все знаки различия вымарают, а геносемя бросят гнить в телах. Их имена и подвиги будут вычеркнуты из почетных свитков Пожирателей Миров. Жребий брошен, и будущее легиона предопределено. Судьба Двенадцатого теперь навеки связана с Гвоздями Мясника, и ничем иным.
Ангрон смерил взглядом каждого Пожирателя Миров в строю напротив. Несмотря на презрение, которым он переполнялся к ним с момента своего пленения, примарх знал каждого по имени и деяниям. И если прошлое виделось ему чередой туманных болезненных воспоминаний, то краткосрочная память — уцелевший фрагмент его утерянной личности — по-прежнему безукоризненно работала. Чувствуя спиной жар свирепых пожарищ, в которых гибла целая цивилизация, примарх запоминал лица своих мятежных сыновей.
Час расплаты настанет. Возможно, не сейчас, и не через год, и не через десять лет, но неотвратимо настанет. Ангрон никому не прощал грех предательства, и рано или поздно каждый из них познает всю страшную силу его возмездия.
Все остальные воины легиона, приписанные к флоту на орбите Генны, получили Гвозди Мясника в течение восьми дней. За восемь дней непрекращающихся операций Пожиратели Миров переродились по Ангронову образу и подобию. За восемь дней решилась судьба легиона и был утвержден путь, по которому он пойдет. К окончанию этих восьми дней каждый Пожиратель Миров получил свои Гвозди, за исключением малого числа библиариев, которых Вориас увел в самые отдаленные уголки звездолетов, чтобы не терзать разум отца, а теперь еще и братьев.
Как только завершилась последняя операция, Ангрон повел своих новых сыновей обратно на Генну. Единой несметной ордой они хлынули на поверхность и сотворили с остальной планетой то же, что Кхарн вместе с первыми носителями Гвоздей сотворил с Малкойей. Легионеры учинили неслыханную резню и не успокоились, пока не сровняли с землей каждое здание и монумент, пока с лица планеты не исчезли последние признаки жизни.