Я не пользовался иным сандаловым деревом, кроме как привезённым из Каси. Мой тюрбан, как и моя туника, нижние одеяния, верхние одеяния были сделаны из касийской ткани. Днём и ночью надо мной держали белый навес, чтобы защитить меня от жары и холода, пыли, травы и росы.
У меня было три дворца: один для зимнего сезона, один для летнего, один для сезона дождей{156}. Четыре месяца я проводил во дворце для сезона дождей, где меня развлекали музыканты, и среди них [были только женщины и] не было ни одного мужчины. И я ни разу не покидал дворца. Тогда как рабов, слуг и рабочих в других домах кормили разбитым рисом и кислой кашей, в доме моего отца им давали выбранный горный рис, мясо, варёный рис.
(1) Среди такой роскоши и утончённой жизни мысль пришла ко мне: «Необученный заурядный человек, будучи сам подверженным старости и не способный избежать старости, чувствует отторжение, унижение, отвращение, когда видит того, кто стар, [но в этом случае] он не замечает собственной ситуации. Ведь и я тоже подвержен старости и не способен избежать старости. Поскольку это так, то если бы я ощутил отторжение, унижение, отвращение при виде того, кто стар, то это было бы неподобающе для меня». И когда я обдумал это, моё опьянение молодостью было всецело отброшено.
(2) [Мысль пришла ко мне]: «Необученный заурядный человек, будучи сам подверженным болезням и не способный избежать болезней, чувствует отторжение, унижение, отвращение, когда видит того, кто болен, [но в этом случае] он не замечает собственной ситуации. Ведь и я тоже подвержен болезням и не способен избежать болезней. Поскольку это так, то если бы я ощутил отторжение, унижение, отвращение при виде того, кто болен, то это было бы неподобающе для меня». И когда я обдумал это, моё опьянение здоровьем было всецело отброшено.
(3) [Мысль пришла ко мне]: «Необученный заурядный человек, будучи сам подверженным смерти и не способный избежать смерти, чувствует отторжение, унижение, отвращение, когда видит того, кто умер, [но в этом случае] он не замечает собственной ситуации. Ведь и я тоже подвержен смерти и не способен избежать смерти. Поскольку это так, то если бы я ощутил отторжение, унижение, отвращение при виде того, кто умер, то это было бы неподобающе для меня». И когда я обдумал это, моё опьянение жизнью было всецело отброшено.
Монахи, есть такие три вида опьянения. Какие три?
* опьянение молодостью,
* опьянение здоровьем,
* опьянение жизнью.
Опьянённый молодостью, необученный заурядный человек пускается в неблагое поведение телом, речью, и умом. С распадом тела, после смерти, он перерождается в состоянии лишений, в неблагих уделах, в нижних мирах, в аду. Опьянённый здоровьем… опьянённый жизнью… перерождается в состоянии лишений, в неблагих уделах, в нижних мирах, в аду.
Опьянённый молодостью, монах оставляет [монашескую] тренировку и возвращается к низшей жизни [домохозяина]. Или опьянённый здоровьем… Или опьянённый жизнью, он оставляет [монашескую] тренировку и возвращается к низшей жизни [домохозяина]». [И далее он добавил]:
«Болезням, старости и смерти
Подвержены простые люди.
Им отвратительны [все те],
Кто соответствуют природе.
Если б имел я отвращение
К тем, кто таков из-за природы,
Неправильно бы это было,
Ведь я и сам такой же точно.
И когда пребывал я так,
Без обретений зная состояние,
Преодолел все виды опьянений —
Здоровьем, молодостью, жизнью —
Защиту видя в отречении.
Возникло рвение во мне,
Когда увидел я ниббану.
И неспособен я теперь
Попасть под наслаждение чувств.
Опершись на святую жизнь,
Назад уже я не вернусь».
АН 3.40
Адхипатеййя сутта: Авторитет
редакция перевода: 04.11.2013
Перевод с английского: SV
источник:
"Anguttara Nikaya by Bodhi, p. 242"
[Благословенный сказал]: «Монахи, есть эти три авторитета. Какие три?
* сам себе авторитет,
* мир как чей-либо авторитет,
* Дхамма как чей-либо авторитет.
(1) И что такое, монахи, сам себе авторитет? Вот, уйдя в лес, к подножью дерева или в пустую хижину, монах рассуждает так: «Я покинул жизнь домохозяйскую ради жизни бездомной не ради одеяний, еды, жилищ, или же ради становления таким или эдаким, но [с мыслью]: «Я погружён в рождение, старость и смерть; в печаль, стенание, боль, уныние и отчаяние. Я погружён в страдание, одолеваем страданием. Вероятно, [как-нибудь] можно достичь окончания всей этой груды страдания». Будучи тем, кто покинул жизнь домохозяйскую ради жизни бездомной, было бы неподобающе для меня выискивать чувственные удовольствия наподобие тех, что я оставил, или даже те, которые хуже, чем эти».