И тут же начала наваливаться Темнота.
Поначалу я этого не замечал - ноги сами несли меня к Кольцу, на которое заезжает и разворачивается единственный автобус, заходящий в Озёрный.
Кого она мне всегда сулила? Встречника? Встречник – это городская байка, страшилка для детей. Его, наверное, не бывает.
А бывает обдолбанный Мамедов, лежащий возле сожжённого ларька, цепляющийся за штанину и просящий помочь ему.
Фиг с ним, с отцом, и с Ней тоже – рано или поздно случилось бы. В конце концов, уходил я не в первый раз, поэтому снова заночевать у Мамеда – что в этом плохого? Постоянно пребывая под кайфом, он чаще всего и не замечал моего присутствия в своей квартире, как и его гости.
Я его поднял и потащил хорошо знакомой дорогой, мимо свалки, которую организовали жители нашего околотка на месте сгоревшего гаражного кооператива, к пятому дому в Сиреневом переулке.
Оставшиеся на районе два с половиной фонаря погасли. Пробираясь с висящим на мне Мамедом наощупь, я, наконец, понял как тихо вокруг – даже всем известный весёлый Пятый дом, в который мы ползли, безмолвствовал. Только некоторые окна мерцали тусклым оранжевым – словно лампочки еле держались в патронах.
На третьем этаже я толкнул дверь, как всегда незапертую, ввалился в коридор и уронил Мамедова на пол.
Амира – его жена выползла из кухни, подняла на меня мутные зенки и улыбнулась
- Мишенька, родной, давай, заходи… тебя тут ждут.
Защебетала, замахала руками, сплошь покрытыми язвами и втолкнула меня на кухню.
Он сидел на подоконнике, отвернувшись в окно, что-то высматривая в темноте за стеклом, а когда я вошёл – медленно повернулся и растянул рот в подобие улыбки.
Я смотрел в белые без зрачков и радужки глаза мёртвого человека.
Мёртвого-мёртвого, мертвее не бывает. Теперь я знаю, что Встречники обычно искусно притворяются живыми, а мой тогда даже не пытался.
- Выгнали? – голос девичий, я вздрагиваю и смотрю на растянутые белые губы.
- Выгнали-выгнали, а ещё и мать прокляла.
Губы не шевелились, когда он говорил. Или они – голоса каждый раз разные – женские, мужские, кажется, даже знакомые попадались – например, Шима из пятого дома, который пропал в прошлом году.
И руки ледяные, даже сквозь толстовку, когда он вёл меня вниз, по заплёванной лестнице, разговаривая по сути сам с собой. Сами с собой.
- Идти тебе, конечно, некуда… а оставаться у Мамедовых, ну какой смысл? – прокуренный голос взрослого мужика сменился хрустальными колокольчиками какой-то феи с глянцевой обложки, - ты умный парень, хоть и… молчаливый. А молчание – золото. Золото тебе, конечно, ни к чему, а вот работу и кров могу предоставить.
У подъезда – микроавтобус. Белая черепушка с чёрными глазницами окон в темноте, которая уже сожрала всё вокруг. Я украдкой оглянулся – дома из которого мы вышли тоже не было. Кругом застыла одна чернота, даже под ногами вроде бы уже не асфальт.
- В общем так, - сухой мужской голос, бесконечно уставший… это его собственный?… , - выбор у тебя небогатый, хочешь – оставайся один, броди сколько влезет, только учти, что материнское проклятье практически невозможно снять, пока она сама не раскается. А она же не раскается?
Его бельма светились, стоял спиной к фарам машины, но всё равно, ровно кот. Довольный, только улыбки не хватало.
- А, хочешь – поехали со мной. Будет какая-никакая крыша над головой, общество, работа опять же. Тяжёлая, но хорошо оплачиваемая.
Хорошо, когда нет выбора. Лучше, чем выбор между тьмой и мёртвым человеком с хором голосов в глотке.
Хотя я бы всё равно поехал. Даже если бы знал, что меня ждёт, всё это лучше, чем темнота, в которой ничего нет.
Хотя, Тёма утверждал, что есть.
Он меня тогда посадил в салон, сел за руль и повёз через Ничто.
Темнота за окнами начала светлеть, когда он приводил ещё людей. В основном – молодых, была даже совсем мелкая – Юлька – ну, лет шести.
Тёму он завёл в середине, когда через темноту за окнами автобуса проглянули контуры домов и уличные фонари, грязного, сырого насквозь (его топили в канализационном стоке, долго, с чувством и толком)
- Ни за что. Я даже не видел, кто это, - улыбается Тёма в ответ на мой взгляд, - просто шёл. Ударили сзади, повалили. А потом мордой вниз. И так не хотелось вот так глупо, что я попросил… чтобы их тоже, так же, как меня. А потом меня вынули – и уже было темно. Стоял такой же, как наш водитель, точь-в-точь, и держал двух мужиков. Как кульки – в одной руке и в другой. Поглядел на меня, кивнул и прямо обоих в этот же сток, потом мне бросил – сиди жди – и ушёл в темноту. Вот я и сидел. И ты знаешь, там ведь… кто-то есть. Мне показалось даже, что я голоса начал слышать – только не успел ничего разобрать, как автобус прикатил.