После смерти отца и брата я прожила десяток лет у бабушки, непонятно с какой стороны и на каком уровне родства. И едва я поступила в университет, эта прекрасная женщина позволила себе уйти на покой. Словно все эти годы она держалась только ради меня на этом свете. И не сказать что она была мне близка. Поначалу больше всего это напоминало выполнение конкретных обязанностей по уходу за доверенным ребенком. Да и с чего ей было меня реально любить? Достаточно было иногда приходить на школьные фестивали и покупать новые книги. И вот он – образ хорошей бабушки. Всем вокруг этого образа было достаточно. А я… Кажется что просто боялась задавать лишние вопросы. Боялась что это хрупкое ощущение семьи будет разрушено. И с годами полюбила старательную старушку той неправильной для семьи любовью. Не безусловной, про которую столько книг, а той что вопреки и благодаря.
Самым жутким был тот факт, что я не помнила момента ее смерти. Не помнила похорон и даже причины смерти, хотя и получила тогда все необходимые бумаги от похоронного бюро. По итогу, после окончания первого курса я осталась одна, и это было, по меньшей мере, ощутимо. Согласно завещанию, дом бабушки должен быть продан, а вырученные деньги поступить на мой банковский счет. Этого хватило бы надолго, и даже на приобретение небольшой квартирки на окраинах. Если я захочу где-то осесть, конечно.
За все три курса университета я все время была одна. Не считая пары попыток парней подкатить, да явной симпатии Грега. Которая, к слову, вылилась в знакомство Грега с весьма брутальным барменом и последующие отношения с ним в один из походов вдвоем в клуб. Забавный был вечер. Видеть, как обычно самоуверенный рыжик поправляет очки и тушуется под заинтересованным взглядом мужчины, было некоторым удовольствием. В тот вечер я потеряла потенциального бойфренда и получила в обмен отличного друга. Сама я о том, чтобы завести отношения, даже не думала. Сложно было бы быть чьей-то девушкой, когда ты сутками зависаешь над книгами и раз в месяц посещаешь психиатра, возвращаясь в свою комнату с десятком оранжевых баночек в сумке.
Раздраженно чеканя шаг, я добираюсь до комнаты. Соседки уже съехали, и пустые места из-под их кроватей белели пятнами пыли на полу. Решив что скорее всего они их продали сразу, а не стали оставлять имущество администрации общежития, я хмыкнула. В общем это было хорошей идеей, ибо даже маленькая денежка всегда пригодится выпускникам в начале их самостоятельной дороги. Одна из них оставила мне свое зеркало, и сейчас из него на меня смотрела бледная уставшая девушка, в белой шифоновой блузке и прилипшими ко лбу и шее прядями выбившихся из косы черных, недавно окрашенных волос.
Скидывая мокрую от пота блузку на пол, а следом и белье туда же, я по пути врубила кондиционер, четыре вентилятора на полу и маленький на столе. Не знаю, зачем соседки выключили их, но помереть от духоты не хотелось бы. Пару минут спустя приходит осознание того что температура в комнате недостаточно понизилась. Поискав причину, обнаруживаю что кондиционер не включился. Нажав на кнопку запуска на стареньком пульте десяток раз, я наконец добилась так любимого мною жужжания. Однако неполадка в его работе меня насторожила. Повториться еще раз за оставшиеся двое суток – приглашу мастера, перед тем как уехать.
Тормознув снова у зеркала, озадаченно отмечаю непонятно откуда взявшиеся синяки на ребрах. Точечные, словно следы от палки. Осторожно потрогав, в недоумении застываю. С утра их точно не было, так откуда они могли взяться? Сосуды от нервов полопались?
Так, в чем мать родила, я и сидела в комнате до самой ночи. Оставшиеся вещи были распиханы по сумкам, а по ходу сборов сломан утюг путем полета с двухметрового шкафа. Нет, спокойная и размеренная жизнь в тот день явно ушла в отпуск.
***
2 часа ночи. Бестолково тикающие часы на стене подсветили время, и вскоре погасли. Затихший кондиционер висел мертвым грузом на стене. Вентиляторы замерли недвижимыми изваяниями. Даже ветер с улицы не колыхал занавески на окнах.
Просыпаюсь с привычным вскриком. Долго лежу, кутаясь в плед в попытке согреться. От шеи по спине до пояса словно приложили сосульку. Холодный, острый как лезвие точильного ножа взгляд встает перед глазами, стоит их лишь прикрыть. Словно посредственный художник вырезал картину на внутренней стороне моих век.