Ольга подняла голову: налитые слезами глаза, горько опущенные уголки увядших губ.
- Ты чего меня, дядя Анискин, про отставшего матроса не спрашиваешь? - сказала она. - Он с Веркой Косой дела имеет... Это заради его она две бутылки поставила при своей-то жадности...
- А мне это в известности, Ольга. Мне бы другое узнать: кто Верку Косую на матроса направил?
Ольга подумала.
- По пьянке все было, плохо помню... Только вышла я в полночь на двор Васьки Неганова, слышу: Верка Косая с кем-то шепчется... Приглядываюсь: мужик длиннющий, здоровенный, с гитарой через плечо...
Анискин слушал совершенно спокойно, ну, абсолютно спокойно, то есть так, что ничего в лице не изменилось - было грустным от разговора с Ольгой, таким и оставалось.
- С гитарой? - тихо и спокойно переспросил он. - А заикается, и борода - во!
- Шепотом говорил, не заикается, и бороды не было - это точно, хотя мужик в тени стоял и узнать я его не могла, но будто знакомый...
Густо стояли на верхней палубе разодетые пассажиры, капитан Пекарский на капитанском мостике покрикивал в мегафон: "Левую отдавай! Машине стоп!", парочка на глазах всего мира целовалась на скамейке верхней палубы. И отъезжающий из деревни народ, что толпился еще на деревянном дебаркадере, тоже был празднично приодет. Поэтому речник Григорьев, стоящий скромно и тихо в толпе, казался грязным неестественным пятном.
Анискин, здороваясь направо и налево, протолкался к матросу, встав за его спиной, призывно покашлял. Потом стал разглядывать верхнюю палубу и нашел того, кого искал, - возле леерной стойки, держась за нее одной рукой, стоял капитан милиции. Когда пароход прилип к борту дебаркадера, Анискин крикнул:
- Здравия желаю, товарищ капитан!
- Привет, Федор Иванович!
- Вы, товарищ капитан, - опять крикнул Анискин, - погодите сходить. Нам надо на пароходе побывать... - И перенес взгляд на капитанский мостик. - Семен Семенович, полчок, здорово!
- Федор! - загремел в мегафон капитан. - Здорово, полчок! Ну, давай, поднимайся... Эй, пассажиры - на месте! Никому не садиться! Пропустите милицию! А! Григорьев! - Ом спрятал мегафон за спину, и получилось смешно, так как без мегафона голос у Пекарского оказался еще более громким. - Ах, ах! Пропажа нашлась! Григорьев обнаружился! Вот отчего ты, Федор, старого дружка-то вспомнил...
Григорьев, понурый и несчастный, впереди, Анискин - позади, первыми прошли через сложное и пахучее пароходное нутро, поднявшись по ковровым лестницам, оказались у дверей капитанской каюты, возле которых уже стоял капитан из райотдела милиции Игорь Владимирович Качушин.
- Рад вас видеть в полной форме, Федор Иванович! - сказал Качушин. Рад, рад! Соскучился!
- Взаимно, Игорь Владимирович! Позвольте отозвать вас вон в тот уголок... Григорьев, оставаться на месте!
В уголке пароходного коридора участковый приник к уху Качушина, что-то шептал ему до тех пор, пока не появился капитан Пекарский здоровый, как медведь, бородатый, как геолог, черный от загара, как негр.
- Здоров, Феденька! Забываешь старых дружков, но - леший с тобой! Иди-иди, не бойся, не сомну! Осторожно буду обнимать, бережно... - Но прежде чем обняться с Анискиным, коротко и властно: - Матрос Григорьев, зайдите в капитанскую каюту, сядьте в кресло справа от стола.
Когда матрос ушел, Пекарский и участковый крепко, по-фронтовому, по-сибирски обнялись.
- Матрос-то из него как, выпестовался?
- Баранаковский же! - ответил капитан. - Макара Григорьева сын... Ах, знаешь! - Он поднял большой палец. - Во матрос, но гибнет... Водка, женщины, карты, буги-вуги - весь джентльменский набор. Списывать придется, Федюк! Я в третий раз не прощаю. - И неожиданно мягко и печально вздохнул. - Ты вот его привел, а это - дело серьезное!
- Серьезное! - согласился Анискин. - В краже замешан... Сроком попахивает!
В капитанской каюте было много солнца, зеленые блики от воды отражались в графине, играли на линкрусте стен, на корешках книг, многие из которых были тиснены золотом, например "Лоция" или книга с английским названием.
- Продолжайте, Федор Иванович, у меня с дезертировавшим матросом Григорьевым свои дела... - сказал Пекарский. - Григорьев! Матрос не сутулится, не морщится, не дрожит, если даже ведут на расстрел. Сесть прямо!.. Давай, Федор Иванович.
Зачем-то разглядывая потертую кожу планшетки, участковый сказал таким тоном, словно разговаривал с самим собой, а в каюте никого, кроме него, не было:
- Гражданин Григорьев связан с человеком высокого роста, от него получает краденое, но не из рук высокого, а от гражданки Веры Ивановны Косой... Вывод: передаточное звено между деревней и областным центром...
- Выдумка! - просипел матрос.
Анискин медленно повернулся к следователю.
- Игорь Владимирович, разрешите?
- Действуйте, Федор Иванович.
Теперь участковый повернулся к капитану:
- Семен Семенович, ты нас в каюту гражданина Григорьева проводи. Чемоданишки, вещички его перетряхнуть надо. Да кроме тебя еще нам один понятой нужен.
Матрос онемел, выпучился, щеки сами собой ввалились.
Все вместе спустились в самое нутро громадного парохода, почти в машинное отделение, прошагав вдоль узкого, освещенного только электричеством коридора, остановились перед каютой без надписи.
Двухместная каюта с ярусно расположенными спальными полками была пуста, мала, едва вместила вошедших, и участковый попросил:
- Из-за двери ведите наблюденье. Мы с Григорьевым пошукаем...
Участковый в упор посмотрел на матроса.
- Какие чемоданы твои?
Григорьев просипел пропитым и перехваченным страхом голосом:
- У матроса не чемодан, а рундук...
- Ладно! Это чей чемодан? - спросил участковый, вынимая чемодан из дивно-неожиданного места - из-под стола, конец которого и опирался на чемодан, покрашенный и отделанный под дуб. Второй конец матросского стола был прикреплен шарнирами к бортовой стенке каюты. - Это не простой человек придумал, а голова! Боттичелли!
Пауза была велика, трагична, обреченно-зловеща.