— Едем, едем, — заторопился Жуков. — До свидания, товарищи…
На взгорке, у обрыва, возле райкомовской машины стояли Анка и Евгенушка. Девочки играли в стороне, о чем-то беззаботно щебетали. Дубов сдавал приемщику рыбу, и Евгенушка дожидалась его. Жуков поздоровался с подругами, пристально посмотрел на них, спросил Анку:
— Орлов был на Косе? — тут же, досадуя на себя, подумал: «К чему этот вопрос?»
Анка покачала головой:
— Нет, не был. Прилетал его товарищ. Орлова срочно отозвало командование.
— Так… — задумчиво произнес Жуков. — Война — не мать родна.
Евгенушка заплакала.
— А вот падать духом не следует, Евгения Ивановна. Надо крепиться.
— Андрей Андреевич, пора, — напомнил шофер.
— Поехали, — Жуков сел в машину. Он еще раз взглянул на Анку и Евгенушку, ободряюще сказал: — Крепитесь! — и кивнул шоферу: — В обком!..
Всю ночь шли приготовления к проводам рыбаков, призванных по мобилизации. Во всех окнах светились огни, никто не спал. До сна ли было? Война — не прогулка, и все понимали, что многим не суждено вернуться в родной дом.
После внеочередного партийного собрания, на котором был избран секретарем парторганизации Григорий Васильев, Анка и Евгенушка пошли домой вместе. Анка должна была взять Валю, но девочки уснули еще с вечера. Она решила не будить дочь, осталась помогать подруге печь хлебы, сушить сухари, жарить мясо. Ожидая мужа, Евгенушка поминутно оглядывалась на дверь. Прислушивалась.
— Осталось быть вместе несколько часов, а его все нет. Время-то уж за полночь?
— Ах, Гена! Надо же ему проститься с рыбаками, — упрекнула ее Анка.
— Пора бы и дома быть.
— Не на гулянке, чай, пропадает. Тебе ли не знать своего мужа.
— Знаю, — сквозь слезы проговорила Евгенушка. — А сердце тревожится…
— Ох, нисколько ты не щадишь свое сердце, сама добиваешь его, дуреха, — рассердилась Анка. — Неужто нет в тебе ни капельки мужества?
— Ни капельки, — покорно согласилась Евгенушка.
— А помнишь, что сказал Андреевич? Крепиться надо.
— Да уж я и то креплюсь, подруженька, — всхлипнула Евгенушка.
— А ну, поскорее вытри слезы. Слышь, калитка хлопнула. Ему, небось, и без того тяжко.
Скрипнула дверь, и в жарко натопленную избу вошел Дубов.
— Ну, кажись, все в порядок приведено, — сказал он, снимая фуражку. — Партийные дела сдал Васильеву. Теперь можно и в путь-дорогу собираться. Ох, и натопили же вы, бабоньки…
— Погоди, погоди, — присмотрелась к нему Евгенушка. — Что-то глаза у тебя помутнели… Выпил?
— Есть немного. На прощанье, Гена.
— Немного, да еще на прощанье, так и быть, можно, — она обняла мужа, припала головой к его груди.
Анка заторопилась:
— Пойду. А ты, Виталий, отдыхай перед дорогой.
— Не спеши, — оказал Дубов. — Поужинай с нами.
— Не могу. Отец на дежурстве, дома никого нет. А дочка пусть у вас спит. До завтра! — и она ушла.
Рано утром со всех концов хутора потянулись бронзокосцы к сельсовету, где ожидали мобилизованных два колхозных грузовика. Одни шли молча, глядя на пыльную дорогу, другие пели веселые песни, третьи неутешно плакали. Сашка-моторист, изрядно выпивший, прощался с малыми и старыми, награждая всех звонкими поцелуями. Девушки, убегая от его крепких объятий, с визгом рассыпались в стороны.
— Эх-те, жиголо вам в бок! — весело грозил им Сашка. — Такого парня чураетесь? Да я, можно оказать, первый на Косе жених-раскрасавец, а?
— Только слегка засидевшийся в невестах!
— Устарел малость! — дразнили его девушки.
— Это я-а-а-а в невестах? — Сашка сделал зверское лицо и бросился за ними вдогонку. — Вот сейчас я вам покажу невесту!..
Дмитрий Зотов уже стоял возле грузовиков со своей голубоглазой Таней и о чем-то тихо разговаривал с ней. К ним подошли Дубов и Евгенушка с дочкой.
— Не пора ли трогаться, годо́к? — спросил Дубов.
— Пора, — ответил Зотов.
Из сельсовета выбежала Анка, окликнула Дубова:
— Виталий! Возьми список. Ты за старшего, — и скомандовала: — По машинам!
За Анкой вышел Васильев.
— Да не торопи ты людей, Анка! — взмолилась Евгенушка. — Дай наглядеться перед разлукой такой…
— Опаздывают, Евгения Ивановна. Уже намного опаздывают, — и Васильев постучал пальцем по ручным часам. — А что скажут в военкомате? Моторы!..
Водители завели моторы. Дубов поцеловал соленые от слез губы жены, прижал к сердцу дочку. Часто мигая веками, поспешно отвернулся и сердито толкнул в бок Зотова: