— Куда?
Шофер затормозил, с недоумением посмотрел на Жукова. Потом, горько усмехнувшись, покачал головой, виновато проговорил:
— Ведь вот какое дело, Андрей Андреевич… По привычке домой завернул.
— Давай к Мокрой балке. Домой мы еще вернемся.
Грузовик стоял в самой низине балки, возле колодца с деревянным срубом. Когда «газик» остановился, Жуков услышал свистящий скрип колес и громкие понукания возниц. Из Мокрой балки вверх по склону уходили последние повозки обоза с колхозным хлебом. Возле колодца толпились красноармейцы. Привязав к поясным ремням котелки, они черпали ими из колодца воду. Заметив подъезжавший «газик», один райкомовский работник подбежал к Жукову:
— Андрей Андреевич? Наконец-то! Ну что, много бед причинила бомбежка?
Жуков попросил у одного из красноармейцев котелок, жадно пил, проливая воду на грудь. Сделав передышку, еще раз припал к котелку, поблагодарил красноармейца и разгладил ладонью мокрую на груди гимнастерку.
— Какая бомбежка? — повернулся он к работнику райкома.
— Разве вы не были в «Заре»?
— Нет. Перед поселком артиллеристы заняли оборону и не пропустили меня. А что?
— Там же немецкие самолеты форменное светопреставление учинили…
— Откуда вы знаете?
— Секретарь сельсовета рассказывал.
— Где он?
— С гуртоправами ушел.
— Что же он рассказывал?
— Видите ли… Мы думали, что немцы город бомбят, а оказывается, они на колхоз обрушились. Две бомбы сбросили на село, разрушили школу, здание сельсовета. Секретарь, дежуривший у телефона, с трудом выбрался из развалин.
— Вот, значит, почему не отвечал их телефон… — в раздумье проговорил Жуков.
— Остальной бомбовой груз, — продолжал работник райкома, — стервятники сбросили на полевой стан. Секретарь сельсовета вскочил, говорит, на коня и в поле, а там… все смешано с землей. Оставшиеся в живых рассыпались по полю кто куда.
— Но дети… дети… — Жуков почувствовал, как в сердце словно булавка вонзилась, голос его сорвался.
— Рассказывал, что много женских и детских трупов на стане видел. Председатель колхоза тоже убит.
— Чего ж он медлил?.. — Жуков задыхался, спазмы душили его.
— Выполнял ваше указание: собрать хлеб до единого зернышка.
Жуков несколько секунд стоял молча. Голова его мелко и часто дрожала.
— Да… Тут уж моя вина… моя ошибка… Ну, по машинам… В каком направлении движутся гурты и обоз?
— В северо-восточном, на Матвеев курган. Здесь был полковой командир, он руководит работами по сооружению оборонительной линии. Так он сказал, что на Таганрог прорвалось десятка два танков с автоматчиками, а передовые цепи противника сдерживают наши стрелки и артиллеристы. В пятнадцати километрах отсюда находятся тылы наших дивизий. Так что выйти в безопасную зону мы успеем.
— Тогда не будем терять времени. Поезжайте впереди, я буду замыкающим.
Всю ночь, растянувшись на три километра, шел по пыльной дороге обоз с хлебом. На скрипучих повозках, поверх мешков с зерном и узлов с домашним скарбом, сидели женщины и дети. Медлительные волы шагали в раскачку, не торопясь. Дети засыпали на руках у матерей. Слева и справа от дороги гуртоправы гнали колхозный скот по стерне и нескошенным хлебам. Время от времени там и сям слышались короткие вскрики «Гей, гей!», посвисты гуртоправов и резкое щелканье бичей, похожее на пистолетные выстрелы.
Райкомовский «газик» шел в самом хвосте обоза, глухо и неровно рокотал мотор. Нудно и тоскливо было тащиться на машине воловьим шагом. Шофер останавливал «газик», раскуривал папиросу, потом догонял обоз. Жуков, занятый своими мыслями, не замечал маневрирования шофера. Он беспокоился о том, чтобы благополучно выбраться в безопасную зону и спасти людей, хлеб и скот. Но когда Жуков мысленно переносился на полевой стан колхоза «Заря», где еще вчера беседовал с Анкой, женой Душина, Дарьей, Таней Зотовой, и представлял себе картину страшной бомбежки, сердце его тисками сжимала острая боль…
В полночь в темном небе послышался гул мотора. Жуков подняв голову, прислушался.
— Ночной разведчик.
— Носит его нечистая сила в такую пору… — чертыхнулся шофер.
И вдруг в воздухе одна за другой повисли три ракеты-пятнадцатиминутки… Потом еще две. В их мертвенно-белом свете стали отчетливо видны и запыленные повозки, и гурты скота.
— Не к добру повесил он «свечи». А будь ты проклят! — проворчал Жуков и крикнул: — Передайте головным, чтоб пошевеливались! Что они там по-черепашьи ползут!