— Акимовна… Я уйду в поселок Светличный. Тут недалеко. Оставаться на Косе мне нельзя. А там меня никто не знает. Разыщу семью Курбатовых. Думаю, приютят. Можно бы в Мартыновку, к Жильцовым, но… Светличный ближе.
— Гляди, Аннушка, тебе видней.
— Уйду, пока еще можно. А то придут немцы, тогда поздно будет.
— А кто тебя выдаст? Все свои.
— Все, да не все. А вещи мои пускай у вас останутся. Может, они мне в жизни больше и не пригодятся…
На Анке был серый жакет-блуза с застежкой «молния» и нагрудным карманом. Вдруг она схватилась за карман, отстегнула пуговицу, вынула партбилет.
— Акимовна, у вас найдется кусок клеенки?
— Нет, милая. Была клеенка, да я ее на дело использовала. Коленкору найдем.
— Хорошо, давайте.
— Захоронить хочешь? — кивнула Акимовна на партбилет.
— Да.
Акимовна принесла кусок коленкору и жестяную коробку. Партбилет завернули в коленкор, вложили в коробку и закопали в сарайчике.
— Вот, родная… Если мне не суждено остаться в живых… — голос Анки сорвался, и она на секунду смолкла. — Отдадите нашим, когда возвратятся.
— Обещаю, голубка. Но только ты воротишься. Непременно воротишься.
На рассвете Анка расцеловала Акимовну, взяла за руку Валю и берегом направилась в соседний рыбацкий поселок Светличный. Всходило солнце, когда она подходила к поселку. И тут у причала не было ни одного баркаса, на улицах — ни души. Над небольшим заливом кружились в воздухе две чайки и жалобно стонали. Анка посмотрела на них, с невыразимой тоской проговорила:
— И вы, бедняжки, такие же одинокие, как и мы с доченькой…
Анка вошла в поселок, нерешительно остановилась у крайней хаты. И здесь никаких признаков жизни. Стояла в раздумье, не зная, что ей предпринять? К кому постучаться? Вдруг в доме рядом скрипнула дверь. Анка обернулась и увидела на крыльце средних лет женщину.
— Вы кого ищете? — спросила она приветливо.
— Курбатовых, — ответила Анка.
— На тот берег на баркасах ушли. Еще позавчерась. Он же был партийным секретарем в колхозе «Октябрь».
— Вот горе-то какое… — и Анка беспомощно оглянулась.
Женщина сошла с крыльца, пристально посмотрела на Анку.
— Скажите, вы работали на уборке хлеба в колхозе «Заря»?
— Работала, — кивнула головой Анка, смутно припоминая лицо женщины.
— Я вас по девочке признала. Я тоже была там. Вернулась, а… мужа не застала. С рыбаками к Ейску на баркасах ушел. Теперь вот я одна-одинешенька. А вам Курбатовы кем приходятся?
— Просто знакомые. Хотела у них временно остановиться.
— Да заходите ко мне… Нынче оставаться долго на улице небезопасно. Прошу до куреня.
Сердечность этой незнакомой женщины так тронула сердце, что Анка не сдержала себя, бросилась ей на шею и навзрыд заплакала.
— Успокойся, голубка… — говорила взволнованная женщина. — В случае чего, я тебя за свою двоюродную сестру выдам. Ох, и времечко ж лютое настало… Вон как людей разметало.
— Да вы больше, чем родная сестра.
— Ну, идем. Идем, — и она повела их к себе.
Анка ушла из хутора вовремя. На следующий день на Бронзовую Косу прибыло два грузовика с автоматчиками. Зальцбург и Павел прикатили на сверкающем лаком «оппель-капитане». Немецкий офицер выскочил из кабины грузовика и что-то пролаял. Автоматчики посыпались из кузова и разбежались по улицам. Вскоре послышались гулкие удары в ворота, ставни, двери изб и гортанные выкрики:
— Ходи Совет шмель, бистро! Собраний!
Зальцбург подозвал офицера, наставительно сказал:
— По домам не расквартировываться. Займите Дом культуры. Так будет безопаснее.
— Я тоже об этом думал, — ответил по-русски офицер. — Распылять солдат по квартирам было бы большой глупостью. Могут всех поодиночке перерезать.
— На моем хуторе я этого не дозволю, — важно заявил Павел.
— Атаман, — улыбнулся Зальцбург, — ваша опора, лейтенант.
— Я думаю, что мы с атаманом будем большими друзьями, — сказал офицер.
— Непременно, — кивнул Павел, помахивая перед лицом шляпой. — Жарко, однако. Зайдемте в помещение.
Шоферам не стоило большого труда сбить с дверей замок, и все трое вошли в прохладную приемную сельсовета. Павел попросил одного из шоферов попробовать открыть дверь кабинета Анки, запертого на внутренний замок. И это было сделано в мгновение ока. Войдя в кабинет, Павел торжествующе подумал:
«Вот тут ты снимала с меня чешую, Анка… Осрамила… Выгнала… Теперь настал мой черед взять тебя за жабры. Небось, не думаешь и не гадаешь, что я уже на хуторе, рядышком?..»