— Привычка.
— Называй поселки как они есть: Мартыновка и Светличный. О колхозах больше не поминай. Капут им навеки.
— Не жалкую.
— Ну, вот… Хуторяне видели, как тебя полицаи вели в правление. Что ты скажешь, если кто спросит?
— Будь покоен. Скажу, об Анке спрашивал. А я, мол, откуда знаю? Посадить хотел, да передумал, стыдно стало с калекой связываться.
— Хорош калека, — засмеялся Павел. — Белугу удавишь… Ну а то, что я у тебя на постое был, когда в отпуск приезжал, как объяснить?
— Так все ж на хуторе знают, что будто бы мы поругались и я выгнал тебя. За отца, за то, что ты его в тюрьму упек.
— Иди, чертов лисовин, скажи Таньке Зотовой и Акимовне, чтоб немедля явились в правление. Скажи, что я хотел тебя прихлопнуть.
— Знаю, не учи ученого, — и Бирюк вышел.
Зотовой дома не оказалось. По словам соседки, к Акимовне отправилась.
«Видно, советуются, как половчее следы Анкины замести», — решил Бирюк и заковылял к Акимовне.
Он застал обеих женщин в ту минуту, когда Таня заканчивала рассказ о том, как во время бомбежки спаслась тем, что бросилась под полевой вагончик, как потом добиралась до хутора. Анку она так и не видела.
— Может, и она убита… — вздохнула Таня, и ее голубые глаза затуманились слезами.
Дверь была открыта, и Акимовна краешком глаза заметила прижавшегося к притолоке Бирюка. Она тоже вздохнула и сказала:
— Убита, голубка. И дитя погибло. Дарья Васильевна видела.
«Ловко брешешь, старая карга. Будто я не видал, как Анка к тебе шла?» — усмехнулся про себя Бирюк и, кашлянув, переступил порог.
— Доброго здоровья, — прогудел он.
Таня всплеснула руками:
— А мы думали, ты уж не вернешься?
— И сам еще не верю, что вернулся, — приглушенно молвил Бирюк, качая головой и опустив глаза, и без того скрытые косматыми нависшими бровями. — Прихлопнуть меня хотел, да раздумал. Неохота, говорит, об тебя, калеку, руки марать, разговоров, мол, потом не оберешься. Эх! — и Бирюк сжал кулаки. — Ежели бы не полицаи, я бы его, мигом дело, за глотку и — поминай как звали. Потом и смерть была бы не страшна.
— Ругается? — робко спросила Таня.
— Дерется, аспид. Так звезданул, что и сейчас в ухе звенит. Подавай ему Анку, хоть лопни. Да где же я ее возьму, когда она бомбами в куски разорвана. А если бы и знал, не сказал бы. Анна Софроновна пригрела меня, сироту. Можно сказать, кормилицей мне была…
Акимовна, внимательно следившая за Бирюком, спросила:
— Это что же, он так отплатил за твое гостеприимство недавнее?
— Как раз тогда поругался я с ним за моего отца, ну и вытурил его к чертям. Ночью он отчалил на «Тамани». И вот, гляди же ты, не забыл обиду, злопамятный аспид. Эх, податься некуда, а в хуторе не житье мне.
— Море широкое, а степь и того шире, — заметила Акимовна, заправляя под платок выбившиеся седые волосы.
— Без документа ходу нет, — тяжело вздохнул Бирюк, — а то смылся бы… Да! — спохватился он. — Идите в правление. Вот, заговорился и забыл. Наказал Тане и вам, Акимовна, чтоб немедля пришли к нему.
— А чего же он полицая не прислал? — пристально взглянула на Бирюка Акимовна.
— Откуда же мне знать?.. — развел он руками. — Идите. Да не злите его, будь он трижды неладный… А я домой. Так болит, что головы не могу повернуть…
Бирюк, прикрыв ладонью ухо и состроив страдальческую гримасу, медленно вышел из комнаты.
— Не верю я ему, — сказала Акимовна. — И ты, Танюша, не верь. Иуда он, чует мое сердце…
Павел стоял посреди приемной и о чем-то рассказывал полицаям, а те, слушая его, надрывались от хохота. Когда вошли Акимовна и Таня, один из полицаев слегка толкнул Павла в бок:
— К вам, господин атаман.
Павел посмотрел через плечо, помолчал и сердито бросил:
— Заставляете себя ждать… — отворил дверь кабинета, кивнул Тане: — Заходи, старуха подождет.
Таня вошла в кабинет с тяжелым предчувствием. Когда за пей захлопнулась дверь, она вздрогнула. Ей показалось, что она отсюда больше не выйдет. У нее сразу так ослабели ноги, что она не могла стоять и пошатнулась.
— Садись, садись, Танюша. — Павел усадил ее на стул. — Да не дрожи. Не бойся. Не чужак же я какой-нибудь, на одном ведь хуторе родились Вместе босиком бегали. Помнишь?.. И ты, и Генка, и Митька, и Виталий, и я, и… — он не договорил, но Таня догадалась, кого он хотел назвать, — Анку.
— Ты была в колхозе на уборке хлеба? — вдруг спросил он.
— Была.
— Вместе с Анкой?
— Да.
— Скажи, Таня, правду: где Анка?