Вершины гор, покрытые вечным льдом, казались фиолетовыми. Но когда на них упали первые лучи солнца, ледники заискрились, вспыхнули, словно огромные алмазы, и засияли голубовато-розовым блеском.
— Какая красота! — вырвалось у Анки.
— На эти красоты еще надивуемся, — сказал Кавун. — Веди, Юхим, дальше. Нынче дотягнем до места?
— Дотянем.
— Ну, двинулись, товарищи.
К Анке подошел Бирюк:
— Анна Софроновна, вам тяжело. Дайте помогу.
Анка несла две санитарные сумки — свою и покойного Душима. Одну из них взял Бирюк.
— В сельсовете был у вас в помощниках, Анна Софроновна, и теперь помогать рад. Вот как крепко связала нас судьбинушка.
Отряд двигался вперед. Юхим заводил партизан в такие места, где даже среди бела дня стоял полумрак. Столетние дубы, стройные мачтовые пихты плотной стеной подымались ввысь, и солнечный луч не проникал сквозь густую листву. Встречались и такие чащобы, что приходилось с трудом прокладывать себе дорогу.
В междуречье Шебша и Безепса шедший впереди Юхим вдруг остановился и отступил назад, подняв руку. Колонна партизан застыла на месте. Кавун, осторожно ступая, подошел к Юхиму.
— Що там? — спросил он шепотом.
— Немцы… Тихо… Идемте, — и красноармеец повел за собой Кавуна.
На полянке паслись двенадцать вьючных лошадей, увешанных тюками и ящиками. Четыре немца стояли по сторонам полянки с автоматами на груди, остальные, развалившись на траве, курили и о чем-то вполголоса разговаривали. Несколько поодаль сидел со скучающим видом мужчина лет пятидесяти в гражданской одежде. Он лениво ковырял в зубах сорванной травинкой.
«Проводник», — решил Кавун и поманил к себе Краснова и Васильева. Он указал на полянку, отвел их в сторону, зашептал:
— Васильеву со взводом охватить тую сторону полянки. Тоби, Краснов, оцю. Швидко, але тихо. Треба взять их без выстрела. Як я гаркну: хенде хох! — враз всем выбегти на поляну и зажать их в кольцо. Ясно? За дило, други…
Быстро и бесшумно была окружена полянка. Когда, словно раскат грома, грянул могучий голос Кавуна «Хенде хох!» — в одно мгновение на полянку ворвались партизаны. Ошарашенные немцы схватились за оружие. Часовых обезоружили быстро, но те, что лежали на полянке, открыли огонь. Тогда заговорили винтовки и со стороны партизан. Восемь гитлеровцев, оказавших сопротивление, были расстреляны в упор. Четверых взяли в плен. В этой короткой схватке погибли три партизана. Кавун приказал взять тела погибших товарищей, подобрать немецкие автоматы, захватить пленных и идти дальше, в лес…
Остановились метрах в двухстах от полянки. Пленным приказали сесть. Васильев спросил человека в штатском:
— Русский?
— Да. Из станицы Ставропольской. Скиба — моя фамилия. Васыль Скиба. Кубанец я.
— Проводником был у них?
— Заставили, ироды проклятые. Не по своей воле…
— Куда они направлялись?
— В поселок Холодный Родник. Это туда, в горы. Верстов двадцать с гаком будет отсюда.
— Что в тюках и в ящиках?
— Не знаю.
— А мы зараз узнаемо, — сказал Кавун. — Хлопни, скидайте тюки та ящики, а то коням важко.
В тюках оказались новенькие немецкие шинели, плащи, сапоги и русские дубленые полушубки, ватные одеяла.
— Вояки хреновые… На легком морозе словно сопля мерзнут, — переговаривались партизаны, распаковывая ящики.
На свет извлекли автоматы, пистолеты «Вальтер», патроны, медикаменты и спирт в банках из белой жести; консервы, брусчатые буханки хлеба, копченую колбасу, ветчину, окорока, шоколад, коньяк в бутылках, сигареты.
— Гарни трофеи, — с удовольствием потер руки Кавун.
— А что будем делать с ними? — указал Васильев на гитлеровцев.
— Людоидам — смерть. Коням — воля, взяты с собою их мы не можемо.
— А мне, товарищ командир, что робыть? — спросил мужчина.
— Чимчикуй до свого куреня.
— Домой? В станицу? — Скиба испуганно смотрел то на Кавуна, то на Васильева. — Да, они ж меня, ироды, сразу в распыл пустят. Вы поглядите… Вся Кубань в огне! Жгут, проклята, и живых и мертвых. Нет, уж дозвольте к вам пристать.
— Шо, Григорий, визьмем?
— Я думаю, мы его назначим завхозом. И продукты, и оружие, и боепитание будут на его ответственности.
— Так я же и в колхозе был завхозом, — поспешил доложить обрадованный Скиба.
— Добре, — сказал Кавун.
…Последние два-три километра пути были самыми трудными. Партизаны, нагруженные трофеями, выбивались из сил, еле волочили ноги. Вечерело, когда отряд остановился перед ущельем, зигзагами врезавшимся в горный хребет. Ущелье было узкое, с отвесными стенами, покрытыми стелющимся колючим кустарником. По дну ущелья, виясь серебристой змейкой меж камней, бежал шустрый говорливый ручей.