— Спойте, Дарья Сергеевна… — не отставал от нее Виталий Дубов.
Виталия поддержали Сашка и Пронька.
— Уважьте фронтовиков…
— Мой Гришенька два раза фронтовик. Он и в гражданскую беляков сничтоживал и в эту фрицев колотил.
— Всем миром просим, — настаивал Дубов.
Дарья бросила на Панюхая лукавый взгляд и вскрикнула нарочито гневно:
— Что я вам, говоря присловицей Кузьмича, чебак не курица, артистка, что ли? Зря вы это… зря.
Панюхай покачал головой, незлобиво усмехнулся:
— Хватилась леща, что куму навещал… Да энтих присловьев давно нету.
— И без присловиц обходитесь?
— А что мне с ними осетрову шорбу хлебать?
— Приправа к ухе, да еще осетровой, недурная, — и Дарья повела тонкими бровями, заиграли ямочки на щеках.
— Эх, ты, мама двоеродная, — безнадежно махнул рукой Панюхай.
Взрыв хохота прокатился по палубе. Беседовавшие на корме Кавун и Орлов обернулись.
— Шо это воны гогочут? — спросил Кавун.
— Кузьмич с Дарьей не ладят.
— Ну и грець с ними…
Всходило солнце. «Медуза» подвела баркасы к причалу, и рыбаки приступили к разгрузке. Стариков отпустили домой. С ними пошла в хутор и Дарья. На повороте к своей улице Панюхай задержал Дарью:
— Слово имею.
— Какое?
— Такое, что от него тебя паралитик хватит.
— Ох! — испуганно округлила жаркие черные глаза Дарья. — Да что вы, Кузьмич…
— Ты, чертовка, не притворяйся. Я тебя сквозняком вижу.
— Не понимаю, — развела руками Дарья.
— Поймешь, когда Анка у тебя из головы все волосья повыдергивает. Такую сею-вею сыграет…
— За что?
— Не вовлекай в соблазны Якова.
Дарья так расхохоталась, что не могла успокоиться, содрогаясь всем телом.
— Чего квохчешь?.. Дура-баба…
Дарья, душимая смехом, с трудом проговорила:
— Ох, и учудил… Ох, и уморил…
— Уморишь тебя, такую кобылу. Ну, хватит квохтать да квакать. Слышишь?
Но Дарья, безудержно смеясь, не слушала его. Панюхай сердито сплюнул:
— Тьфу, сатана магнитная, — и зашагал до дому.
Из-за угла показалась Анка. Увидев Дарью, стонавшую от коликов в боку, подошла к ней, спросила:
— Даша, отчего так весело тебе?
— Ох, Аннушка, дай отдышаться.
— В чем дело?
— Да как же… твой-то батька… грозился сейчас… что ты у меня с головы все волосья повыдергаешь…
— За что?
— Будто я твоего Яшеньку в соблазн вовлекаю… Ох, уморил меня Кузьмич… больше смеяться не могу…
— Он у меня большой шутник, и ты не обращай внимания на его шутки. Ты домой?
— Домой.
— А я в сельсовет, значит — по пути. Идем, провожу тебя, — и она взяла ее об руку. — За Яшу я спокойна. Он у меня святой. Божье теля. На девок не заглядывается.
— Это ты верно говоришь, что он божье теля, — разочарованно сказала Дарья.
…А в полночь, когда ложились спать, Анка спросила Орлова:
— Что там у тебя за амуры с Дарьей?
— Ничего… Положительно никаких амуров.
— Смотри у меня… — и она ласково пошлепала его по щеке.
Все складывалось в личной жизни Николая так, как он и мечтал еще в пути, возвращаясь из Чехословакии на Родину. Он получил хорошую работу, а рядом, за стеной, жила хорошенькая девушка. Она относилась к нему с исключительным вниманием и горячей нежностью любящей сестры.
Семен Семенович определил Николая на буксирное судно учеником к опытному механику. Вначале Николай заупрямился, ссылаясь на то, что ему будет трудно справиться, но Семен Семенович стоял на своем:
— Глупости слышу от бывалого воина. Танковые моторы знаешь?
— Приходилось знакомиться с ними в танковых мастерских.
— Значит, и судовой двигатель освоишь.
Николай продолжал мяться. Тогда Семен Семенович ударил его по самолюбию:
— Какой же ты после всего этого гвардеец?.. Струсил?..
И Николай сдался. Он сказал Семену Семеновичу:
— Вы правы. При желании всего можно достичь.
— Такой образ мыслей мне нравится. Пиши, борода, заявление и пойдем в отдел кадров оформляться.
Свободное время Николай и Олеся проводили вместе. Пока можно было купаться, ходили на пляж, а с наступлением осенних холодов посещали кино, театр и читальный зал городской библиотеки.
Зимой Николай заскучал… Буксир отдыхал в доке в ожидании солнечной весны, у Николая было сравнительно много свободного времени, а у Олеси — в обрез. Днем она работала в парикмахерской, а вечерами посещала курсы радисток. Это была ее давнишняя мечта, зародившаяся в Туапсе, где она занималась в кружке радиолюбителей, — сменить надоевшую работу мастерицы дамского салона парикмахерской на заветный ключ радистки, и теперь она осуществляла свой замысел.