Так, вспоминая одно событие за другим, Белгородцев подробно рассказал следователю мрачную историю, полную лжи и преступлений.
— А как вы решились плавать в Азовском бассейне, где могли встретить знакомых рыбаков?
— Тянуло к родным местам… Да и не думал я, что меня опознают.
— На бороду надеялись?..
Вместо ответа Павел налил в стакан воды и залпом выпил ее.
— А вот и опознали, — продолжал следователь. — И спрятать концы в воду вам не удалось… Чем вы нанесли удары по голове Бегунковой?
— Гаечным разводным ключом.
— С намерением убить ее?
Павел безмолвствовал.
Следователь позвонил. Вошел милиционер.
— Уведите арестованного, — сказал он милиционеру.
На другой день прокурор пришел к Жукову и показал ему стенографическую запись, подписанную Павлом Белгородцевым. Жуков прочел и сказал:
— А ведь дело Белгородцева не подлежит рассмотрению в гражданском суде. Этого преступника должен судить военный трибунал.
— И я, Андрей Андреевич, такого же мнения, — ответил прокурор. — Сегодня я отправлю дело Белгородцева в военный трибунал.
День первого сентября тысяча девятьсот сорок седьмого года надолго останется в памяти бронзокосцев как большой светлый праздник.
Три дня тому назад инженер-механик телеграфировал из Южнобугска о том, что сейнеры покинули верфь и вышли на морской простор, держа курс к месту назначения. Эта радостная весть взбудоражила бронзокосцев, и они с нетерпением ожидали прибытия флотилии.
В Черном море, когда сейнеры огибали Крымский полуостров, в районе Балаклавы налетела буря, но превосходные рыболовецкие суда выдержали силу восьмибалльного ветра и шквальные удары штормовой волны.
На другой день плавания, перед вечером, сейнеры вошли через Керченский пролив в бассейн Азовского моря. Когда флотилия находилась на траверсе Белосарайской косы, капитан головного судна Сашка Сазонов получил из рыбаксоюза радиограмму, в которой сейнерам предлагалось зайти в Мариуполь и взять на борт имущество, предназначенное для Бронзокосской МРС.
Время было за полночь, когда сейнеры пришвартовались к мариупольской пристани. Там их ожидал Орлов.
— Яков Макарович!
— Товарищ замполит! — обрадованно бросились Сашка и Пронька к Орлову.
— Вы-то что тут делаете? — спросил Сашка, дымя трубкой.
— Ждал вас.
— А что за имущество?
— Капроновые сети.
— Вот это богатство! — воскликнул Пронька.
К Орлову подошел инженер-механик, поздоровался и, разгладив ладонью седые прокуренные усы, кивнул на сейнеры:
— А это не богатство? — и к Орлову: — Хотите полюбоваться нашими красавцами? Это вам не довоенные моторки. Силища!
— С удовольствием, — сказал Орлов. — Идемте.
Сашка толкнул Проньку:
— Слыхал? Ка-про-но-ва-я сеть! Морской порядочек! — и так задымил трубкой, что некурящий Пронька закашлялся:
— Да убирайся ты ко всем чертям со своим ядовитым зельем.
— Эх ты, морячок… — горестно покачал головой Сашка и потянул из кармана кожаный кисет, чтобы еще добавить табаку в трубку.
Пронька откашлялся и поспешил удалиться на сейнер.
— Как черт от ладана! — засмеялся ему вслед Сашка.
И вот… первого сентября ранним утром на Косу пришла другая телеграмма, еще больше взволновавшая бронзокосцев:
«Выходим Мариуполя пять часов. Имущество погружено. Люди чувствуют себя хорошо. Флотилия порядке.
Орлов».
Все бронзокосцы, от мала до велика, высыпали на берег. И никто из них не нарушил с давних времен установившейся традиции — каждый облачился в праздничную одежду.
Приехал на Косу и Жуков, ему тоже хотелось посмотреть на новые быстроходные суда, которые так расхваливали в письмах Сашка и Пронька. Секретарь райкома взял с собой и жену. Глафира Спиридоновна стояла на пригорке вместе с Дарьей, Анкой, Соней, Таней, Акимовной и Олесей. Олесю вызвали на Косу еще три дня тому назад как свидетельницу по делу Павла Белгородцева. Голова Анки, постриженная под машинку, была повязана красной косынкой. Женщины поглядывали на море, разговаривали, а рядом играли ребятишки.
Виталий Дубов, Василий Тюленев и дед Панюхай хлопотали на «Медузе». На всех баркасах дежурили рыбаки.
Жуков, Васильев и Кавун беседовали возле конторы МРС. Васильев, вздыхая, сказал:
— Помнишь, Андрей, тридцатый год?
— Помню, — кивнул Жуков.
— Ни сорочка́, ни ниток, ни крючьев для лова красной рыбы. Все припрятывали спекулянты и кулачье. Бедны мы были орудиями лова. Но зато богаты молодежью. Сильная была у нас комсомолия… А теперь и флотилия есть, и капроновые сети, а молодежи — кот наплакал. Валюшка Анкина и Галинка Дубова в городе учатся. Осталось четыре школьницы-комсомолки.